Экспедиция 'FAMOUS' (Риффо Клод, Ле Пишон Ксавье)

В 11 часов 30 минут 10 июля "Сиана" коснулась дна на южном склоне трансформного разлома. Место посадки отстоит недалеко от конца пути, пройденного накануне. Его глубина несколько меньше - 2654 метра.

Окраина плато на юге трансформного разлома. К стене прикрепились губки, глубина 2695 метров.

Операция спуска на воду прошла почти идеально. Палубная команда, по мнению Паке, начинает срабатываться. Движения матросов отлично скоординированы. Каждый из них точно знает, что ему надо делать. Получается неплохой балет. Скорость поворота крана, разумеется, очень мала. Протекает по крайней мере пять минут с того момента, когда "Сиана" выходит из своего гнезда, и до того, когда она повисает над водой... Пять томительных минут, в течение которых над палубой, а иногда и над головами упершихся в захваты матросов колеблется огромное девятитонное яйцо. Но тут уж ничего не поделаешь. По возвращении во Францию об этом придется подумать.

Горгонарии представляют собой колониальные кораллы с очень разветвленными отростками, которые прикрепляются к скалам. Южное плато трансформного разлома, глубина 2695 метров.

"Сиана" приземлилась на превосходной пологой осадочной площадке. Небольшие колебания глубин дна в меридиональном направлении сделали ее поверхность, как в некоторых районах пустыни, похожей на волнистую листовую сталь, причем течение, идущее в широтном направлении, в свою очередь образовало легкие складки. Впрочем, большая плотность местной фауны доказывает, что этот участок дна омывается течениями, постоянно меняющими свое направление. Беллеш, привыкший к скудости животного мира на больших глубинах Средиземноморья, никак не налюбуется на грациозные виргулярии, которые он окрестил прозаическим именем "матрасные пружины", а также на горгонарии, губки и даже рыбку макрурус, вызывающе подплывшую к иллюминатору Кьенци...

Беллеш испытывает полное умиротворение. А в момент старта ему выворачивало желудок. Это продолжалось первые 100 метров спуска, в чем он без всякого стеснения признался товарищам. Ученый хранил еще довольно мерзкое воспоминание о своем последнем подводном путешествии под Тулоном или, скорее, о последней попытке уйти под воду на борту "Архимеда".

Дело происходило в заливе Поркеролл в мае прошлого года. Пилот батискафа только что задраил нижний входной люк, и три члена экипажа спокойно расселись каждый на своем месте. Последнее радиодонесение с "Марселя ле Биан" сообщало, что шахта сейчас заполнится водой... Вдруг без всякой видимой причины вода с неудержимой яростью хлынула сквозь зазор люка. Пилот сорвался с места, как дьявол, и прыгнул (так, как только можно прыгнуть в тесной гондоле) к маховику, полагая, что люк плохо задраен. Хотя подобного никогда не случалось, но то, что произошло сейчас, можно была объяснить только этим.

Предположение оказалось неверным. Крышка закрывала люк плотно, и все же вода продолжала поступать мощной струей. Подводники уже промокли. Заливало аппаратуру. Отдраить крышку люка? Об этом не могло быть и речи. Четырехметровый столб воды оказывал на его поверхность такое давление, что ему не сумел бы противостоять даже очень сильный человек. Вода быстро наполняла гондолу. Предупрежденный по радио, "Марсель ле Биан" ответил, что срочно снаряжается спасательная команда. К счастью, батискаф еще не ушел с поверхности. В гондоле выделение удушливых газов довело трех затворников до мучительного кашля.

В аварийных ситуациях это крайняя мера... Только когда нет другого выхода, пилот нажимает на специальную кнопку, которая находится у него под рукой.

До тех пор, пока "Сиана" остается на поверхности, крайней опасности нет.

Но вот вода стала бить с меньшей силой. Команда, посланная с "Марселя ле Биан", установила в шлюзовой камере насос. Камера наконец осушена и люк отдраен...

- Паршивое-препаршивое впечатление, - сказал Беллеш, обращаясь к Кьенци.

Вскоре было найдено объяснение чрезвычайному происшествию: в момент заполнения бункеров твердым балластом две или три дробины, не больше, попали в шлюзовую камеру и закатились к люку. Этого оказалось достаточно, чтобы с увеличением давления герметичность люка нарушилась.

Кьенци пускается в путь. Первые три оборота винта - и оба двигателя останавливаются.

- Ну нет, враки! - произносит он горестным и в то же время ожесточенным тоном.

Стрелки на обоих вольтметрах красноречиво говорят сами за себя. Поломка. И, как и днем ранее, оба сразу...

- Что газовые двигатели, что классического образца, результат один! - добавляет Кьенци раздосадовано.

- Скверное дело, - продолжает Кьенци. - Необходимо как можно скорее возвратиться на поверхность и приниматься за ремонт. Нужно чинить и еще раз чинить, хоть до самой темноты.

Перед ними сквозь осадки проступает поверхность осыпи.

- Прежде чем вернуться, возьми образцы пород и осадков, - говорит Беллеш.

"Сиана" проползла по дну метра два и остановилась возле обломков пород. Что за прекрасные обломки подушек, черных, как смоль! Беллеш, водя носом по иллюминатору, выбирает их, словно на ярмарке:

Рука-робот медленно вытягивается, "запястье" сжимается, а раскрывшиеся клещи охватывают весьма увесистый на вид образец, поднимают его без всякого усилия и отправляют в контейнер-накопитель.

- Теперь можно подниматься, - удовлетворенно говорит Беллеш.

Леру в своем углу сидит совершенно убитый. Кьенци хватает микрофон и передает на поверхность:

На поверхности... Жарри готов кусать себе пальцы.

Услыхав его, Марсель Бертело, уже садившийся за стол и собиравшийся напуститься на жареную колбасу, приготовленную по-азорски, направляется к мостику, опустив плечи в предчувствии беды. В 3 часа "Сиана" на поверхности.

Лица членов экипажа "Норуа" вытягиваются. Смертельное дуновение пораженчества распространяется по коридорам. Вечером в кают-компании метрдотель Виктор передвигается на цыпочках, чтобы не помешать мыслям обедающих, которые пережевывают пищу с отсутствующим видом. Кое-кто чертыхается, другие, фаталисты, смирились с бедствием. Несчастная маленькая "Сиана" оказалась жертвой дурного глаза. Ее свадьба с Атлантическим океаном не сулит ничего хорошего, хотя на нее возлагались большие надежды.

Что касается ремонтной мастерской, то ее хозяева не поддаются пессимизму, который овладел даже самыми сильными на корабле душами. В контейнере царит бодрое настроение. Инженеры, механики, склонившиеся над станками, копаются в шарнирных соединениях, в якорях, измеряют сопротивление. Бодрюши для выравнивания давления (да простят нас за частое к ним обращение) прощупаны вдоль и поперек. Идеи так и рвутся наружу. Эти бодрюши слишком жестки, а их объем недостаточен - таково общее мнение. Поэтому решено: установить с внешней стороны двигателей дополнительный гибкий резервуар, который будет предварительно надуваться еще до погружения. Короче говоря, к бодрюшам стоит прибавить нечто вроде внешнего плавательного пузыря... Предложение принято.

Уже давно наступила ночь. Спят все, кроме вахтенных и ученых, которые развернули карту прямо на палубе научной лаборатории. "Норуа" продвигается очень медленно, чтобы при ветре в корму сделать килевую качку как можно менее ощутимой и позволить механикам работать без особых помех.

Корма "Сианы" полностью лишилась своего желтого покрытия. Система труб оголена, электрокабели свисают. Жалкий вид... Ее вспоротое брюхо лежит на операционном столе... В белом свете переносных электроламп вокруг нее работают люди почти без единого слова. Раздается только самое необходимое: "Наждачный ключ!.." "Отвертку!.. не эту, большую..." "Сверло!.." Хирургическое отделение да и только.

Сцена выглядит несколько странно, если смотреть на нее с мостика. Она вызывает далекие реминисценции. Эти люди в спецовках, хлопочущие вокруг аппарата высочайшей точности, созданного по последнему слову техники, походят на тех механиков, что ранним туманным утром в Тулуз-Бленьяке вносили последние коррективу в почтовые бипланы, которым предстояло бороться с Пиренеями и преодолев испанские сьерры, прямым курсом лететь на мыс Джуби (Расположен в Западной Сахаре. - Прим. перев.). От их сноровки, от их знаний, от их добросовестности зависела жизнь улетающего через несколько часов экипажа... То, что было тогда имеет много общего с тем, что происходит сегодня ночью на борту "Норуа". Через десять, через двадцать лет об этом ночном бдении посреди Атлантики на качающейся палубе корабля будут вспоминать с волнением и нежностью. Настанут годы, когда подводные аппарату будут так же отличаться от нашей "Сианы", как нынешние "Боинга с их акульей мордой - от первых хрупких "Фарманов". Но для той чтобы "Боинги" связали Париж с Лос-Анджелесом без всякой пересадки, для того, чтобы "Миражи" впивались в небо, как серебряные иглы, в грохоте укрощенных громов, сколько механиков с обломанными ногтями, с красными от недосыпания глазами возилось над цилиндрами и карбюраторами, ныне ставшими достоянием музеев?

Чтобы не упустить ни единого шанса на успех, Жарри в качестве эксперимента установил с одного борта газовый двигатель, а с другого - масляный. Кто-то заметил:

- Бедная "Сиана"! Судить о повозке будут по впряженным в нее ломовой лошади и осленку.

Но Жарри и усом не повел. Завтра он сам решил принять участие в погружении. Чтобы все увидеть собственными глазами.

Волны унялись, ветер почти исчез. Облака сместились к востоку, и на небе появилась прозрачная, какая-то сверхъестественная голубизна. Сказочное шелковое полотнище, подобное тому, что раздувается вокруг дев Боттичелли (Сандро Боттичелли (1445-1510) - итальянский живописец. Авторы имеют в виду его картину "Весна". - Прим. перев.). Солнце уже отошло к западу, но еще высоко стоит над горизонтом. Море сейчас вдохновило бы художника-пуантилиста" (Пуантилизм как художественное течение существовал на Западе в конце XIX - начале XX века; получил свое название от манеры письма раздельными мазками в виде точек и черточек (point по-французски значит "точка"). - Прим. перев.): необъятное скопище серебряных черточек, которые преломляются в косых лучах света. Кажется, что свет медленна вибрирует. На ум приходит картина Синьяка "Залив Сен-Тропез под утренним августовским солнцем" (Поль Синьяк (1863-1935) - французский художник-пуантилист. - Прим. перев.).

Отважная "Сиана" в очередной раз скрывается под поверхностью. Ее ведет Скъяррон. Он волнуется. Его опыт пилотирования подводных аппаратов еще невелик. Он назначался пилотом во время двух-трех погружений в Средиземное море в апреле и мае, но они не были, такими ответственными, как нынешние. Там проходили тренировочные погружения, конечно, тоже в условиях сложного рельефа, среди подводных Каньонов, но разве это сравнимо с трансформным разломом или рифтом?

Он, правда, четко отработал все движения, которые требуются. От него в той или иной ситуации, и, что тоже существенно, у этого обветренного средиземноморца, сухого, как оливковая ветвь, крепкие нервы. Тем не менее его знание аппаратуры, правил маневрирования может оказаться недостаточным перед лицом непредвиденных обстоятельств, даже если нервы не сдадут, если самообладание не покинет его. Существует такой стиль пилотирования, о котором не прочтешь в книгах. "Стиль Кьенци", старого волка морских глубин, - мягкие посадки, подход к препятствиям с точностью до миллиметра, выравнивание лодки на виражах - не сымпровизируешь. Это, безусловно, итог большого опыта. Для Скъяррона только что начавшееся погружение является грандиозной премьерой. Ему известно, что он единовластный хозяин на борту подводного аппарата, что только он отвечает за возложенную на экипаж миссию, и хотя эта ответственность явственно на него не давит, он не может совладать с тайным беспокойством в момент отправления "Сианы" в сумеречные края.

Шукрун в другом расположении духа. Внешне он выглядит так: коротко подстриженная борода, торчащая острым клинышком, нос с небольшой горбинкой - барельефный профиль ассирийца. Гибкий, как лезвие, нервный, с удивительно подвижным лицом и живой жестикуляцией, он горяч и порывист, как Д'Артаньян. Когда февральским днем прошлого года Жан Франшто позвонил ему на факультет точных наук в Монпелье с предложением присоединиться к экспедиции, он подпрыгнул от неожиданности: море ему было совершенно чуждо, а подводные аппараты и подавно. Прежде всего, он спросил себя, не является ли это предложение каникулярным розыгрышем ученых собратьев. Затем он поразмыслил, осведомился о целях экспедиции и кончил тем, что стал ее энтузиастом. Его образование (он сразу отдал себе в этом отчет) поистине давало козыри в руки ему, специализирующемуся в области тектоники или, более широко, в области структурной геологии. В частности, его интересуют образование горных цепей, прошлое и будущее горных пород, испытывающих в земной коре действие внутренних напряжений. Это сухопутный геолог. Как говорит он сам, тот, кто шагает с молотком в руке, с геологической картой под мышкой и с наполненным образцами рюкзаком за спиной! Он умеет читать удивительную историю прошлого и будущего, она ясна для него, как книга, раскрытая на лике гор. Если обычный путник видит в панораме величественно устремленных в небо вершин, прорезанных в скалах кратерах, округлых возвышениях горных массивов на горизонте, пунктиром намеченных складках, подобных огромным, навеки окаменевшим ископаемым змеям, осыпях гальки у подножия склонов застывшие испокон веков пейзажи, которые оживляются лишь пробегающими облаками да пролетающими птицами, сезонной сменой растительности или стадами овец, пригоняемых на летнее пастбище, - то для Шукруна во всем этом нет ничего статичного, ничего подчиняющегося неизменному "порядку вещей". Перед ним развернут очередной кадр из кинопленки, которая прокручивается в геологическом масштабе. Он умеет представить, что было до и что будет после. Он угадывает под мирным травяным ковром гигантские напряжения, которые испытывают недра Земли на многокилометровой глубине и которые из столетия в столетие, из тысячелетия в тысячелетие буравят, разбивают разрывают, деформируют ее поверхность. Он узнает подрывную, разрушительную работу потоков, дождя и ветра, которые рано ила поздно преобразуют рельеф. Он воскрешает в памяти схватку Титанов которые, как в невидимом контрапункте, вновь выковывают и возрождают к жизни то, что подлежит разрушению, - вечная диалектика материи.

Ему предложили опуститься на дно Атлантики, исследовать, увидеть собственными глазами места, где, может быть всего нагляднее проявляется та динамика, которая, несмотря ни на что, остается для него чем-то абстрактным. Расчет сделан на его опыт и на его наблюдательность, благодаря которым он обнаружит доказательства той или иной из теорий, о которых на разные голосах шумят всполошившиеся геофизики. Шукрун сознает, сколь велика ответственность возложенная на его плечи, и полон опасений. Он чувствовал бы себя более уверенно на вершинах Анд или на отрогах Гималаев. Несмотря на непривычность обстановки, он отыскал бы там близкие ему основные структурные элементы, за которые можно уцепиться. От него не ускользнули бы выдающие их детали. Но здесь, на морском дне, у крохотного иллюминатора, сослужат ли ему глаза такую же службу, сможет ли он найти в возникшем перед ним узком снопе света ту путеводную нить, которая позволит отыскать выход на лабиринта гипотез?

Спустившись на 500 метров, Скъяррон получает приказ поочередно включить на 10 секунд оба двигателя. Как будто все в порядке. Правда, в предшествующие погружения Кьенци тоже проводил подобные предварительные испытания и все шло хорошо, но по прибытии на дно, на глубину около 3000 метров, положение дел менялось. С другой стороны, сегодня двигатели были заново смонтированы. Жарри желает знать, изменилось ли что-нибудь в принципе от введенных им новшеств. Те испытания, которые он собирается провести, играют для него особую роль.

На отметке 1000 метров никаких аномалий. 1500 метров, 2000 метров - тоже.

- Все в порядке, - сообщает Скъяррон на поверхность.

На глубине 2000 метров ему предстоит запустить двигатели. Уставившись на вольтметр, он опускает пальцы на кнопки и чувствует, как по их кончикам бегают мурашки. Трое подводников напрягают слух и сидят в тревожном ожидании. Равномерное постукивание гребных винтов их успокаивает. Дно приближается. Скъяррон собирает все свое внимание. Сейчас для него самое главное - не сорвать свою первую посадку на дно. Шукрун объявляет глубины. На отметке 2676 метров раздается предупредительный звонок эхолота...

Скъяррон убрал дифферент и сбросил немного чугунной дроби. Теперь спуск идет очень медленно. Лицо Шукруна буквально распласталось по поверхности иллюминатора; взвешенные частицы горизонтально проплывают перед его глазами, указывая на существование довольно сильного течения:

"Сиана" коснулась дна; на глубиномере 2685 метров. Впереди вырисовывается беловатое гало. Прожекторы высвечивают чрезвычайно светлую поверхность осадков. Шукрун околдован. Позднее он признáется, что в эту минуту находился в каком-то непонятном стоянии: лихорадочное возбуждение сродни опьянению. И вдруг все его опасения рассеиваются; теперь он думает только о том, чему его восемь лет обучал Маттоер, один из самых взыскательных французских наставников: наблюдать и регистрировать наблюдения как можно более полно и точно. Избави его боже от того конфуза, который он испытал после первого своего выхода в поле. Он до сих пор помнит, как Маттоер говорит, теребя подкладку левой полы своего пиджака, что является у него признаком сильного неудовольствия:

- Вы думаете, что умеете наблюдать? Согласен. Но вы не можете описывать. Браво!

Пейзаж кажется ему очень похожим на тот, что видел Беллеш во время своей неудачной попытки погружения: дно, покрытое меридионально ориентированными осадочными складками, очень белыми, сильно светящимися. Они усеяны прикрепленными организмами: это виргулярии ("колючая проволока", как их называют после погружения Ле Пишона) и губки. Складки ориентированы с севера на юг. Ничего необычного с геологической точки зрения...

- Смотри, Пьер, впереди ступени! - кричит ему Скъяррон.

На расстоянии 7-8 метров от подводного аппарата смутно выступают ступени, спускающиеся по скату в северном направлении.

Шукрун безумно взволнован. Это могут быть только разломы, разломы в осадках. Не исключено, что он нашел искомое доказательство. Зафиксировав разломы непосредственно на местности, в характерном для них окружении, он сможет подтвердить то, что геофизики утверждают в течение восьми лет на основании косвенных данных, которые полностью не убеждают такого сторонника фактов, как он. Если геофизики правы, то эти ступени должны были возникнуть в результате горизонтального скольжения, происходящего ввиду того, что северная плита перемещается к западу от южной плиты.

- Это, вероятно, разлом с левым смещением, - сыплет он научными терминами. - В противном случае модель была бы неверна и, следовательно, рифт не являлся бы, как полагают, зоной раздела между двумя недеформируемыми плитами.

Шукрун чувствует за собой внутреннее право делать подобные выводы. Он специалист в области тектоники, находящий истинное удовольствие лишь в изучении микродеформаций. Его специализация, его страсть - микротектоника. Обследовав каких-то несколько квадратных сантиметров поверхности деформированной породы, он может воссоздать всю ее долгую историю, установить последовательные стадии образования складок и трещин, интенсивность этих процессов, направление движения, вязкую или хрупкую природу породы и т. д.

Он не думает о двигателях, его лицо срослось с иллюминатором. Он забыл об инструкциях, тщательно разработанных накануне и повторенных перед самым погружением: сразу же по прибытии на дно взять образцы горных пород и, прежде чем начать дальнейшее продвижение, подождать, пока "Норуа" не укажет точное местоположение "Сианы". Это было, в конце концов, элементарной мерой предосторожности. Ему советовали также сразу же по прибытии на дно определить направление течения и его скорость. А он в каком-то умов помрачении умоляет:

Скъяррон и Жарри в замешательстве. Вот тебе и салага! Не успел очутиться на дне, как уже перевернул всю намеченную программу. Разумеется, научный наблюдатель волен изменять ее, если находит это необходимым. Но для чего такая спешка? В конце концов эти ступени никуда не денутся.

Скъяррон начинает движение, едва закончив перекачку ртути. Вовсю работают двигатели. Лишь бы с ними ничего не стряслось, ступеней больше не видно, но они должны находиться совсем рядом строго к югу, если течение сносит не слишком сильно. Скъяррон создает небольшой дифферент на нос, и "Сиана" уже скользит в южном направлении над самым дном, в гуще осадков. Шукрун прикован к иллюминатору. Его нога упирается в спину бедного Жарри распластанного перед гидролокатором, а он даже не замечает этого. Сама вежливость, он на сей раз даже не извиняется. Он ничего не слышит, не отвечает на вопросы. Он превратился в наблюдательную машину...

Возникли внезапно; дно проваливается... Показались три ступени широтного простирания, каждая высотой по 50 сантиметров, обращенные на юг. Еще ниже угадываются другие. Они вытесаны ин белого известняка с желтоватыми переливами, их правильное чередование кажется несообразным в первозданном хаосе окружающей местности. Шукрун моментально соображает, что он заполучил.

- Очевидные тектонические микроразломы с выходом коренных пород на поверхность вблизи микроразломов, - диктует он на магнитофонную ленту.

Около разломов коренная порода напоминает по своей структуре слоеное тесто в руках пирожника. Она подвергалась уплотнению, деформациям. Все внешние воздействия отпечатались на ее поверхности. Шукрун жадным взором обшаривает пейзаж. Каждые пяти секунд фотовспышка озаряет дно.

- Ги, сделай пол-оборота, чтобы я мог рассмотреть разломы вплотную...

Скъяррон послушно описывает большую дугу и, как говорят моряки, "замирает", повернувшись к стене носом, у основания последней ступени. Что касается Жарри, то он обратился в слух - пытается уловить, нет ли в шуме двигателей каких-либо отклонений. Все в порядке. Внутренне он ликует. Его идея была правильная. Исправно несут свою службу бодрюши. Он не произнес ни слова, но во взгляде его светится молитва: "Господи, сделай так, чтобы эти двигатели, эти чертовы двигатели не подвели!"

Этот возглас ничуть не взволновал спутников Шукруна: им непонятен подтекст сказанного.

- Посмотри-ка, Ги. Доказательство налицо. Вот оно, старина! - добавляет он.

На вертикальных плоскостях ступеней четко проступает сланцеватость - это так называемая сланцеватая масса. Осадки - ил, состоящий из отмерших планктонных скелетов, в частности из глобигерин, - консолидировались в породу - нечто вроде слоистого известняка, из которого давлением была вытеснена влага. Нерастворимые частицы накапливались на плоских поверхностях, образуя "прослойки", перпендикулярные к направлению давления. Таким образом, эти прослойки" вертикальны, но они находятся под определенным углом "к поверхности стены. Отсюда явствует, что давление было направлено по горизонтали, но под определенным углом по отношению к этой стене; сила, видимо, была приложена в направлении с северо-востока на юго-запад. И ориентация этой силы абсолютно точно соответствует перемещению северной, то есть Американской, плиты на запад. Следовательно, знаменитое "левостороннее движение" Шукруна доказано.

Все это он понял сразу же при виде тончайших структур на ступенях, которые находятся от него всего в 50 сантиметрах. Но ему надо представить веские доказательства там, на поверхности.

- Если ты хочешь подойти еще ближе, то для этого ты должен выйти из аппарата, - раздраженно отвечает Скъяррон.

Нос "Сианы" покоится теперь на первой ступени. Схватив фотоаппарат марки "Никон", Шукрун делает цветные снимки во всевозможных ракурсах. Опьяненный своим открытием, он в течение доброго получаса заставляет ныряющее блюдце рыскать от одного разлома к другому, наудачу берет пробы, фотографирует, диктует в магнитофон свои описания. Мало-помалу в его мозгу уточняются структура и границы поля разломов. Простираясь на сотни метров с востока на запад, поле разломов располагается на уступе, который связывает южное плато со склоном самой глубокой части V-образной долины. Каждый из разломов представляет собой тонкую трещину в осадках, которая расширяется, тянется метров пятьдесят, затем замыкается. Но за нею уже тянется другая трещина. "Это можно было бы сравнить, - скажет позднее Шукрун, - с очень толстым листом картона, который кто-то пытался разорвать, но не довел дело до конца. Вдоль всего этого разрыва, или, вернее, надрыва, можно увидеть, как образуются щели и линии надлома."

- "Сиана", я "Норуа". Вот уже больше часа, как вы пасетесь в одной и той же зоне. Когда вы полагаете начать продвижение на север?

- Видишь, твой шеф наверху беспокоится, - шутит Жарри. Как это ни печально, но дан приказ спуститься по склону в V-образную долину. В последний раз смотрит Шукрун на убегающие от него лестничные ступени, через которые он перелетает на двухметровой высоте. Наконец они исчезают в ночи.

"Фантастика, - думает он, - мы приземлились почти наугад в 400 метрах от предусмотренного программой места после всех этих испытаний двигателей - и так вот, с бухты-барахты, попали в ключевую зону!"

Наверху солнце закатывается за горизонт. Собравшись у правого борта поблизости от аппарата TUUX, небольшая группа моряков, ученых и инженеров мысленно следует за "Сианой" в ее неспешном спуске на дно разлома, которое отделено от них 2800-метровой толщей воды. На таком расстоянии, если бы вода была совершенно прозрачна, они увидели бы только тусклый, слабый свет прожекторов, который, вероятно, казался бы неподвижным из-за крайней ограниченности перемещений в этом обрывистом и тесном ущелье. Те, кто проникал в мир вечного мрака, закат солнца - этот миг всеобщего покоя, миг расставания со светом - воспринимают с особой остротой. Ветер стихает. Наступает тишина. Бьет час разгула красок, когда море и небо на мгновенье сливаются. Для сидящих в аппарате солнечный закат лишен смысла. Для них понятие дня и ночи не существует. Их отсчет времени начинается с нуля, с того самого момента, когда они достигают дна.

1 час 25 минут с момента погружения "Сианы", номер 19...

С каждой минутой Жарри чувствует себя все менее и менее напряженно: оба двигателя работают нормально. Что касается пилота и научного наблюдателя, то нервное напряжение, которое они испытали с самого начала, дает себя знать. После их возвращения на поверхность команда "Норуа" будет поражена их изможденными лицами, синими кругами вокруг глаз, но пока они еще сохраняют силы...

Получив избыточный вес, "Сиана" плавно отрывается от очень крутого обрыва, у подножия которого различимы первые нагромождения осыпи из скатившихся сверху обломков.

"Сиана" кренится на нос, приближается к грунту и затем снова незаметно поднимается. Скъяррон колеблется, стоит ли опускаться под таким сильным креном. При скорости 1 метр в секунду у него остается максимум десяток секунд, чтобы успеть выровнять блюдце, если перед ним появится непредвиденное препятствие. В мае этого года во время тренировочного погружения в каньоне на юге залива Сен-Тропез он вот так же, на бреющем полете, чуть не врезался в скалу. Нелегко было выбираться оттуда задним ходим, да еще в облаке ила, из-за которого пропала всякая видимость.

Шукрун нервничает. В его прежде спокойном голосе слышатся сухие нотки:

- Ги, если ты не спустишься ниже, то из фотоснимков ничего не получится.

Дна уже не видно, и эхолот указывает глубину 15 метров. "Сиана", грациозно планируя с креном 10º на нос, не дает возможности рассмотреть неровности рельефа на южном склоне, где Кьенци некогда провозился более часа.

Глубина 34 метра; расстояние до поверхности - 2764 метра.

"Сиана" только что прошла над самой глубокой точкой V-образной долины (почти 2800 метров).

Дно очень быстро поднимается. Скъяррон, приведя "Сиану" к северному склону в горизонтальном положении, выключает двигатели. Появляется осадочная площадка, засыпанная обломками.

Скъяррон осторожно сажает аппарат на дно метров на пятнадцать выше самой глубокой точки долины. Теперь надо будет подняться по северной, еще неизведанной, стене. Впереди - покрытый осыпью крутой откос такого же типа, что описывал Ле Пишон. Шукрун узнает на нем кучу, как он выражается, "обломков", столь часто встречающихся на дорогих ему Пиренеях. Вершины гор постепенно разрушаются, обломки падают и скапливаются у подножий. Обломочный материал сметается лавинами и складывается в конусы, образуя то, что образно называют "плевками". Особенно много их у подножия склонов, на продолжении кулуаров лавин. Скъяррон приподнимает нос "Сианы". Члены экипажа занимают в креслах новую позицию, которая им кажется наиболее устойчивой. Подъем начинается. Двигатели работают, как часы. К Жарри вернулась улыбка.

Пилот по-прежнему норовит держаться подальше ото дна. Шукрун призывает его к порядку:

Ландшафт напоминает тот, что был исследован на южном борту во время первого погружения, однако склоны здесь не так круты. Склоны представляют собой напоминающую лестницу стену, где небольшие обрывы, образованные осыпью вкупе с "плевками" из крупных обломков пород и ила, чередуются с террасами, покрытыми белоснежными осадками, на которых богато представлена животная жизнь. Шукрун диктует на магнитофон. Он скрупулезно считает ступени - их всего тринадцать! Вне всякого сомнения, это продолжение зоны интенсивного разлома, который мы уже установили на юге. Но где ее северная граница? И что лежит за границей?

На этих сумрачных глубинах особенно поражают любые проявления жизни.

Шукрун регистрирует факты. Но наряду с этим и размышляет. Самым значительным фактом ему представляется наличие сцементированных глыб осыпи - "брекчий". Эти глыбы, напоминающие "пудинг", дают дополнительное доказательство сдвигов, деформирующих земную кору в этой зоне. Кроме того, они недвусмысленно говорят о том, что сдвиги происходили недавно, поскольку очень старый обломочный материал погребен под слоем несравненно более молодым. Это предположение подтверждают также крутизна склонов и отсутствие сколько-нибудь значительного осадочного покрова. Каждому из этих обрывов соответствует активный еще разлом, который постоянно разрезает чехол обломков и осадочных отложений. Заключения, сделанные после первого погружения, верны и по отношению к южному склону V-образной долины.

В 8 часов 08 минут глубина составляет 2712 метров. Скъяррон осторожно возвращает "Сиану" на ровный киль и на некоторое время останавливает двигатели. Его мучит жажда, и он просит Жарри передать ему бутылку с водой. Шукрун запрашивает у "Норуа" свои координаты. Прокомандовав ныряющим блюдцем более двух часов, Скъяррон начинает пожинать плоды своих стараний. Они достались ему ценой сильного нервного напряжения, но трудности первых шагов - позади, и он доволен собой и счастлив. В его руках "Сиана" ведет себя хорошо и повинуется с удивительной легкостью. Период ее укрощения закончился. Она летит почти на уровне дна, играючи, необычайно легко, без малейшей запинки преодолевая препятствия. Впервые с начала погружения Шукрун забыл о препятствиях и отдается очарованию окружающего пейзажа. Через иллюминатор он созерцает во всех подробностях жизнь, обосновавшуюся на проплывающих уступах. Виргулярии каллиграфически вписывают в пространство неведомые иероглифы, колеблемые течением. Некоторые из них свернулись в спираль и напоминают штопор, другие больше походят на пружину, выбившуюся из старого матраца, или беспорядочно спутанные петли брошенной веревки.

Всего в нескольких сантиметрах над грунтом шныряют какие-то странные животные, почти касаясь иллюминатора. Одно из них обворожило Шукруна. Оно словно выпустило тысячу вертикальных лапок и неутомимо поводит ими. Длина его перламутрово-розового прозрачного тела, в котором просвечивает пищевой тракт с цветовым диапазоном от красного до фиолетового, - четыре-пять сантиметров. То, что наблюдатель принял за лапки, является на самом деле мерцательными ресничками, служащими животному для сохранения равновесия в воде и, безусловно, для передвижения. Но кажется что животное неподвижно. Попав в лучи светильников, оно, наподобие девицы из кафе-шантана, освещенной огнями рампы, продолжали свой нескромный танец. Мало-помалу оно приближается к иллюминатору, почти касается плексигласа у самого носа Шукруна. Что притягивает гостя? Тепло, источаемое подводным аппаратом, испускаемый им свет? Вопрос останется без ответа. "Норуа" сообщив местоположение "Сианы": 150 метров к северу от максимальная отмеченной глубины. Необходимо продолжить подъем.Если довериться карте, которую по данным промера составили на "Д'Антрекасто", подводный аппарат находится на краю северного плато, на внешней границе V-образной долины. Здесь средняя крутив на склона должна уменьшиться от 40 приблизительно до 20º. Это выполаживание склона, замечает Шукрун, сопровождается постепенным, но ярко выраженным изменением ландшафта. В начале подъема осыпи из обломочного материала были хаотичными и состояли из многочисленных глыб древней "брекчии". Террасы, на которых располагались скопления "плевков" из обломочного материала, в ширину не превосходили 3-4 метров, здесь же они достигают в ширину от 15 до 20 метров. Очень крупные глыбы встречаются редко, обломки древней "брекчии" исчезли. Рельеф выглядит менее изрезанным, его формы обрели большую цельность. Сами осыпи укутаны в саван из известкового ила.

Все ясно - эти разломы мертвы. "Сиана" вышла из зоны интенсивного раскалывания, связанного с современным движением двух плит...

- Мы только что ступили на Американскую плиту, - шутит Шукрун.

За два с небольшим часа "Сиана" пересекла очень подвижную и постоянно тревожимую землетрясениями зону, которая лежит между Африканской и Американской плитами. От констатации этого факта захватывает дух. А сколько еще подобных секретов ускользаем от нас?

"Сиана" продолжает продвигаться вперед, медленно, пядь за пядью. Двигатели чувствуют себя превосходно, и Жарри почти забыл о них. Его пальцы скачут по ручкам управления теми аппаратами, которые он контролирует. В настоящий момент он поглощен экраном гидролокатора Страцца, что исчерчен длинными оранжевыми дорожками, тянущимися с востока на запад. Это эхо от ступеней. Он фотографирует экран гидролокатора через равные промежутки времени. Когда потребуется восстановить пройденный по дну путь, эти фотоснимки будут особенно ценны, учитывая, что магнитофон иногда шалит, а телевизионная аппаратура дает расплывчатое изображение. Она еще не оправилась от коротких замыканий, вызванных проникновением воды в двигатели во время первых погружений.

- В будущем надо будет изолировать все аппараты, - шепчет он. - Это у них болезнь роста, надо как можно быстрее от нее избавиться.

- Сейчас произошла неурочная фотовспышка, - замечает озадаченный Шукрун.

Жарри вновь обеспокоен. А что, если эти несвоевременные фотовспышки - сигнал о том, что в двигатели опять проникла вода? Уже 20 часов 51 минута; блюдце пребывает на дне три часа.

- Давайте всплывать, пока еще держатся двигатели, - предлагает он.

- О нет, ты этого не сделаешь, - живо протестует Шукрун. - Мы останемся внизу до тех пор, пока они будут действовать.

Жарри умолкает, но эмоции с его лица исчезают. Он идет навстречу энтузиазму и настояниям геолога, но не без усилий прячет в душе беспокойство, которое овладевает им все более и более.

2650 метров. Огромные круглые спины массивных подушек проступают сквозь осадочный слой, устилающий террасу под носом у "Сианы". Впервые вулканический поток появляется на поверхности. Он, стало быть, вышел из той части долины, что теперь погребена под обломочным материалом. "Сиана" поднимается вдоль вулканической стены, и Шукрун опознает лавовые формы, заснятые в рифтовой долине. Но они утратили блеск и свежесть, которые были им свойственны изначально: исчезла тонкая стекловатая корочка. Порода изменилась: теперь ее покрывает однородная тускло-черная корка из окиси марганца.

Метрах в десяти от носа "Сианы" ей преграждает дорогу темное пятно.

Скъяррон его уже заметил. Скользя по дну, он медленно приближается к нему. Это стена, настоящая стена, вертикально вставшая поперек дороги. Ничего общего со сбросовыми уступами, встречавшимися до сих пор. Перед ним порода, черная, с отливом старой бронзы. Находясь у основания стены, Шукрун не может видеть ее вершину; на подходе он оценил ее высоту в 5-6 метров.

Под стеной валяются обломки разных размеров - пластинки толщиной от одного до двух сантиметров, напоминающие шифер.

Действительно, на стене явственно видны структуры параллельных пластин. Некоторые пластины отслоились от стены и лежат у ее подножия. Скъяррон продвигается осторожно, просматривая каждый сантиметр площади. У стены подозрительно ветхий вид. Пилот питает к ней инстинктивное недоверие. Нет никакой гарантии, что эта махина не обрушится. Он достигает ее восточной оконечности. Сооружение действительно походит на стену, скорее даже на остов стены, превращенной в руины. Ее толщина равна примерно 50 сантиметрам. На ее срезе восхитительно четко выступает расслоенность породы. Шукрун заинтригован. Речь идет о новой структуре, с которой не сталкивались ни в одном из предыдущих погружений. У него уже возникла идея, но вслух он ее не высказывает.

"Прежде всего, - думает он, - надо взять пробу, попытаться оторвать один из листов этого шифера." Скъяррон маневрирует, огибает стену и, поднявшись на половину ее высоты, вздымает искусственную руку, как атакующий краб клешню. Удар. Клещи сошлись.

Сопротивляется и к тому же выскальзывает. Зависшую над дном "Сиану" трудно удержать в неподвижном состоянии. Мало мощные двигатели не дают ей активно маневрировать в зависимости от обстоятельств. Если вес выбранного образца великоват или образец не желает расставаться с насиженным местом, "Сиана" - вследствие незначительности своей избыточной массы - прямо-таки отскакивает от добычи. Скъяррон бросается снова... Еще раз. Безуспешно. "Сиана" с неприятным скрежетом трется о стену.

- Плохо, - отвечает Шукрун. - Меня более всего интересует порода в первозданном виде. Ну что ж, возьми тогда лист шифера снизу, из осыпи.

Скъяррон описывает полукруг, выбирает нужное положение и, наметив отличный кусок шифера, снова разворачивает манипулятор. Клещи открываются. Рывок. Они медленно опускаются, замирают в нескольких сантиметрах над обломком породы. Захваты сжимаются мертвой хваткой. Шифер захвачен, выдран из осыпи. Рука возвращается и водворяет добычу в контейнер-накопитель. Это самая сложная часть операции, потому что она происходит наугад, вне поля видимости. К тому же подхваченный кусок необыкновенно велик;

- Готово. Шифер на месте, - говорит наконец пилот.

Шукрун облегченно вздыхает. "Образец увесистый, - думает он. - Его внутренняя часть должна быть целой и невредимой. Легко удастся определить ее природу." Но, увы, эти полчаса ожесточенных, усилий окажутся напрасными. Когда Шукрун будет рассматривать содержимое контейнера-накопителя на поверхности, то не найдет своего прекрасного "шифера". Скъяррон не заметил, как он скользнул мимо контейнера, избежав тем самым славного предназначения выставляться на каждом конгрессе. Его не будут любовно ощупывать, откалывать, рассматривать в микроскоп, анализировать, о нем не будет вестись споров, его фотография не появится в научных публикациях. Он вернулся в свою кучу обломков, во мрак разлома, чтобы разделить судьбу соседних с ним обломков.

"Сиана" снова трогается в путь... На этом почти плоском плато продвижение ускоряется. Вдруг новая стена. Несколько дальше - еще две. Скъяррон всякий раз огибает препятствие. Шукрун озадачен еще более.

- Можно подумать, что это остатки древнейших крепостных стен, - замечает Скъяррон.

Кем же они возведены? Для какой цели? Все они сориентированы параллельно долине. Они не превосходят по высоте 7-8 метров. Толщина варьирует от 20 сантиметров до 1 метра.

Это вскрикнул Шукрун. Он трясет левой рукой, той самой, которой нажимал на кнопку фотовспышки.

- Что случилось? - спрашивает Скъяррон, не оборачиваясь.

- Да, - подтверждает Шукрун. - Меня тряхнуло. В фотовспышке короткое замыкание.

- Надо подниматься, - говорит он. - В двигатели, вероятно, просочилась вода.

Он представил себе, как капли одна за другой проникают через сальниковое уплотнение...

- Якорь пропадет, если мы продолжим путь. Мы на дне уже целых четыре часа. Давайте возвращаться.

Шукрун умоляет остаться. Он хочет побольше узнать об этих таинственных стенах. И он готов принять на себя разряды тока, лишь бы продолжать фотографировать. Он это доказывает, снова нажав на кнопку фотовспышки. Но на сей раз ни удара током, ни вспышки. Поломка.

- Вот видишь, - говорит Жарри, - ты даже не можешь больше фотографировать.

Между тем "Сиана" приблизилась к очень крутому склону, где выходят на поверхность разбитые подушки. Оба двигателя продолжают спокойно работать, стрелка на вольтметре также не указывает на какие-либо отклонения. Шукрун снова просит немного отсрочить подъем. Жарри уступает и на этот раз:

- Я тебе предоставляю максимум час, - говорит он с покорным вздохом.

На глубине 2515 метров "Сиана" вышла на новую террасу.

После каждого оборота вращающийся луч пропадает в сигналах, многократно отраженных от экранирующих объектов.

- Смотри внимательнее вперед, Скъяррон. На экране сплошная засветка, - добавляет он.

По всей видимости, этот участок пути "вымощен" неважно.

- Продолжай двигаться, Ги, - возбужденно говорит Шукрун. Прожекторы осветили впереди новую стену. "Сиана" уклонилась вправо, унося с собой световой конус. Появляется еще одна стена. Затем третья, слегка накрененная. Да это настоящий "город в руинах"! Жарри притиснулся к Шукруну. Он тоже хочет посмотреть на этот необычный пейзаж. Поистине вымерший город, пострадавший от какого-то катаклизма. "Сиана" медленно лавирует между стенами по "улицам" шириной меньше 4 метров. Скъяррон поступает разумнейшим образом: ему приходит мысль провести подводный аппарат через этот подводный лабиринт.

Трое подводников от удивления вытаращили глаза. Неописуемое зрелище. Кто из них станет отрицать, что он подумал, пусть на мгновение, об Атлантиде, этой таинственной стране, которую, согласно легенде, поглотила морская пучина? Некоторые противники теории разрастания океанического дна считают, вопреки всему, что некогда Северную и Южную Америку связывали с Европой и Африкой перешейки. И что один из них, опустившись под воду, дескать, унес в бездну "чудесный город" - столицу Атлантиды, - недалеко от Азор, единственной уцелевшей части исчезнувшего континента... Передвижение становится все более и более трудным. Скъяррон подвсплывает на 4-5 метров и обходит "мертвый город". Наконец Шукрун разбивает сказочные мечты констатацией непреложного факта:

- Это дайки, вне всякого сомнения, мы среди роя даек.

И хотя его компаньоны мысленно настроились на знаменитую Атлантиду, он поясняет им, что такое дайки. Действительность менее увлекательна, чем легенда: это подводящие каналы лавовых потоков; как правило, они образуют линейно вытянутые выступы. На суше их часто обнаруживают в форме гребней, тянущихся на огромные расстояния. Эти скальные выступы похожи на хребты гигантских игуан. Но в наземных условиях их причудливая форма объясняется эрозией. Действительно, каналы, по которым лава поступает на поверхность, заполняя на своем пути пустоты, принимают вид жил, тянущихся внутри пород. Когда начинается эрозия, эти вмещающие породы разрушаются, и тогда обнажаются жилы, болея устойчивые к эрозии, так как они застыли значительно позднее. Такие породы, названные "интрузивными", порождают резко расчлененный рельеф в виде полуобвалившихся стен или пиков.

Слоистая дайка на южном плато трансформного разлома, глубина 2690 метров.

Во время прогулки по "мертвому городу" Шукрун исследовал дайки с близкого расстояния. Одни дайки монолитны, без признаков сланцеватости, другие полностью рассланцованы. Наконец, имеются такие, что образованы из вулканических обломков. Откуда взялись столь различные текстуры? Почему они преимущественно выступают из дна, хотя под водой трудно себе представить явление эрозии? Шукрун не знает. Он констатирует факт и только. Он предчувствует, что его открытие станет предметом бесконечных дисскуссий. Приятный сюрприз: снова сработала фотовспышка. У Шукруна начинается фотосъемочная лихорадка. В 22 часа 23 минуты фотовспышка опять отказывает. На сей раз окончательно. Перед всплытием Жарри соглашается взять последнюю пробу: образец брекчии в разбитой дайке; отбор проходит удачно. В 22 часа 50 минут, ровно через 5 часов с момента погружения, левый двигатель выходит из строя. Скъяррон запрашивает у "Норуа" разрешение на подъем...

В десять минут первого ночи вахтенный офицер "Норуа" замечает в 400 метрах от носа корабля огромное золотистое пятно. Он снимает телефонную трубку и вызывает командира:

"Сиана" еще не прибыла на поверхность. Это подтверждают и на пульте навигационного управления. Ей еще надо пройти 50 метром но вода так прозрачна, что окружающее лодку световое гало просматривается на большом расстоянии.

Две минуты спустя она рассекает водную поверхность.

12 июля весь день посвящен ремонту. Марсель и его бригада проявляют кипучую энергию. Паяют, режут, заворачивают, отворачивают, при дружеской помощи Ленина. Работа, может быть, и несложная, но требующая знания, отработанных движений и четкости мысли. Начальник ремонтников Жан-Франсуа Дрогу размышляет. У неги кроткий и мечтательный взор, спокойный, беспечный вид, и он никогда не повышает голоса, даже в гневе. За этим мнимым миролюбием, однако, прячется упорство. У него привычка в раздумье теребить белокурую бороду. Дрогу - это Ганс-исландец (Ганс-исландец - герой одноименного романа Виктора Гюго (напечатан 1823 г.). - Прим. перев.) Виктора Гюго, каким его изображали в иллюстрированных подарочных изданиях в толстых красных переплетах с золотыми обрезами. В качестве бретонского атавизма он сохраняет острую тягу к морю и лодкам, а также любовь к балладам, которые вечерами поют на его родине вкруг огня. Но сегодня у него нет желания петь. Время от времени он совещается с Жарри и затем озадаченно склоняется над этими проклятыми двигателями.

Ученые беспрерывно заседают в своей лаборатории. Они понимают, что погружение Шукруна было определяющим. Они предчувствуют, что их товарищ вскрыл очень важные явления и что последнего этапа кампании в зоне разлома, возможно, будет недостаточно для завершения его наблюдений, для подтверждения или опровержения гипотез, которые начинают рождаться. Ученые сообща перебирают в памяти все сделанные открытия. Пограничная зона между плитами, где в настоящий момент происходят разрывы, находится в самой глубоководной части, и, похоже, ее ширина не превышает 600 метров. Эти места отмечены большим количеством трещин: в исследованном секторе их по крайней мере пятьдесят. Вся эта пограничная зона засыпана слоем обломочного материала толщиной несколько десятков метров, под которым лежит монолитная вулканическая порода. Движение в наблюдаемой зоне происходит так, как это и было предсказано моделью тектоники плит, то есть в широтном направлении. Впрочем, кажется очевидным, что северное плато, ставшее теперь стабилизированным районом, раньше должно было проявлять большую активность. Неплохой урожай результатов.

Но все теряются в догадках относительно даек. Прежде всего, действительно ли речь идет о дайках? Доставленный образец оказался глыбой интрузивной породы, застывшей на глубине, но это еще не доказывает его принадлежность к дайкам. Выдвинуто два объяснения. Одно из них опирается на историю с вулканическим пиком горы Пеле, которая во время ее извержения в 1902 году "росла" из недр кратера с невероятной быстротой - по 12 метров в день. К концу года этот необычный обелиск достиг 300-метровой высоты при диаметре основания 150 метров, после чего начал постепенно рассыпаться. Таким образом, согласно первой гипотезе, стены образовались благодаря очень медленному поднятию уже частично остывшей коренной породы. Эта порода, прежде чем окончательно отвердеть, выжималась в разверстые щели, наподобие зубной пасты, которая выдавливается в отверстие тюбика при нажиме на него. Гипотеза вызвала резонное возражение в связи с тем, что вулкан горы Пеле сложен лавой, которая по типу отличается от рифтовой. Но рифтовые базальты очень жидкие, текучие и теоретически не должны были бы сформировать наблюдающиеся структуры.

Другие ученые предполагают, что дайки внедрялись в неконсолидированные осадки, которые после сейсмических встрясок рассеялись или уплотнились, оставив стены, возвышающиеся над подверхностью дна. Это объяснение тоже недостаточно убедительно: Шукрун отметил, что некоторые дайки выходят непосредственно из монолитной породы, без какого-либо намека на обломки или осадки. В одном никто не сомневается: наличие даек доказывает, что эта, ныне неактивная, зона раньше была очагом гигантского растяжения, которое породило трещины. Затем трещины заполнились лавой. Скольжение в широтном направлении, параллельное трещинам, вызвало расслоение некоторых даек, придав им вид поставленных на бок слоеных тортов "наполеон". Значит, раньше пограничная зона между плитами была много шире. Ее конфигурация необыкновенно сложная и со временем меняется.

После многочасовых оживленных споров все пришли к единодушному заключению:

- Надо туда вернуться. Возникает огромное множество вопросов.

В течение ближайшего погружения Ле Пишон должен будет снова осмотреть самый глубоководный район на оси долины, а затем обследовать северный сектор и восточную сторону, чтобы определив распространяются ли дайки в соседние зоны или нет.

К концу дня оба двигателя приведены в порядок. Механики работали без передышки, и усталость ощущается по тысяче мелочей. Вечером в кают-компании наблюдается некоторая нервозность. В принципе погружение можно провести в субботу утром, то есть завтра. Уже все подготовлено. Корпус "Сианы" полностью собран, батареи заряжены. "Но зачем ждать завтрашнего дня?" - спрашивавает Жарри самого себя. Усыпанная звездами ночь прекрасна. На море - штиль, лишь легкая рябь нарушает его гладь. Жаль упускать такой случай. Командир Паке разделяет это мнение. В конце концов ничто не мешает погрузиться ночью. Зато так можно выиграть драгоценное время.

Решение принято. Поужинав второпях, Ле Пишон, Кьенци и Леру снаряжаются в поход. В 21 час 20 минут люк подводного аппарата вновь закрывается над их головами. Уход под воду выполнен в рекордный срок. Меньше чем за 20 минут "Сиану" подняли с кильблоков, перенесли через палубу, опустили в море и, как только был: сняты понтоны, она скрылась под водой, оставив за собой длинны светящийся след. И ночь небес и моря сомкнулась над ней.

Командир Паке ликует. Спуск на воду подводного аппарата еще несколько дней назад причинявший ему столько хлопот, теперь проходит с поразительной легкостью. Конечно, многое зависит от погоды, но главное - то, что палубная команда отлично сработалась движения матросов уверенны, реакция моментальна. Отдаваемые им приказания кажутся излишними, последовательность действий безошибочна.

- "Сиана" ныряет с палубы в море, как письмо в почтовый ящик, - с гордостью говорит боцман.

В 22 часа 53 минуты Кьенци сообщает, что он достиг дна. Пальцы Пласеро бегают по клавиатуре электронно-вычислительной машины с неистовством Артура Рубинштейна (Артур Рубинштейн (р. 1887) - знаменитый пианист. - Прим. перев.), исполняющего концерт Шопена. На пульте навигационного управления не слышно ни одной мелодической фразы. Здесь только шквалы перестуков и вспышки: световых пятен, которые становятся то красными, то зелеными, - "светомузыка" Пласеро, ежедневно обновляемая. Пласеро уже получил кличку "адмирала", потому что в его ведении находятся не корабли или подводные аппараты, а маяки, разбросанные по всей зоне разлома. Он полновластный хозяин этого акустического ансамбля, которым дирижирует с нескрываемой радостью. Его черная борода и бакенбарды в завитушках делают его еще больше похожим на адмирала времен Третьей республики (Третья республика во Франции существовала с 1870 до 1947 года. - Прим. перев.), командующего дарданелльской эскадрой, или начальника морского района, встречающего флот русского царя на Шербурском рейде.

Через несколько минут после прибытия "Сианы" на дно он, не ожидая запроса, сообщает: х-2200, у-1217. Это координаты подводного аппарата.

За его спиной Беллеш наносит данные на карту.

- Они опустились в северной части, - говорит он.

Погружение прошло нормально, без значительного сноса. На поверхности около пульта управления толпится народ. Никто не спит, отдыхают только те, кому надлежит заступить на дежурство в полночь. Здесь же собрались и ученые Жарри, Дрогу, Вертело, Шопьян. Командир Паке то выходит на мостик, то спешит в помещение для вычислительных машин.

О двигателях не проронено ни слова. Словно на них наложено табу, а это заведомо согласованное молчание спасет их от рокового исхода. В окружающей атмосфере чувствуется напряжение, которое создают надежда, нервозность, беспокойство, а также зависть к нашим американским друзьям, совершившим в нескольких милях южнее одиннадцатое погружение. Шукрун и Беллеш вычертили на доске, прикрепленной к стене, поперечный разрез разлома. На чертеже указаны все аномалии, встречавшиеся в течение предшествующих погружений, осыпи, обрывы, разломы, дайки. Все учтено.

В 23 часа 15 минут Пласеро просунул голову в приоткрытую дверь:

Кто-то ответил, что они вне всякого сомнения добиваются нулевой плавучести "Сианы". Кьенци всегда действует методично, без спешки, так что нет оснований для беспокойства. Аппарат TUUX молчит. Может быть, вызвать их? Нет, не надо, зачем попусту надоедать. В случае необходимости они сами заговорят. В 23 часа 20 минут из приемника раздался голос Кьенци. Все невольно придвинулись к аппарату.

- Оба двигателя отказали. Мы производим отбор пробы, затем начнем подъем...

К этому все шло. При первом же испытании двигателей на глубине 1500 метров Кьенци предчувствовал поломку. Показания вольтметра не отвечали норме.

- Делать нечего. Продолжим спуск. Можно будет собрать образцы и, воспользовавшись течением, немного обследовать ближайшие районы, - предложит он, когда члены экипажа начнут держать совет.

Он уже в четвертый раз за эту кампанию берет на себя командование подводным аппаратом и в четвертый раз терпит неудачу. 30 июня "Сиана" даже не коснулась водной поверхности. 9 июля - только 80 минут передвижения по дну. 10-го - "погрузоподъем", как стали теперь называть на "Норуа" их рейды: обычный спуск на дно и возвращение. И сегодня то же самое! Два года готовился он к экспедиции, два года, целиком отданных проклятому аппарату, и его усилия пошли насмарку. Его хладнокровию наступает конец.

Двигатели полностью вышли из строя. Это подтверждается после приземления на покрытую осадками терраску у подножия осыпи.

Вышла из строя даже фотовспышка: произошло короткое замыкание.

Что же касается пресловутого течения, с помощью которого Кьенци рассчитывал продрейфовать вдоль склона и которое доставило им столько хлопот во время предшествующих погружений, то сегодня оно исчезло. Облако тонкого ила, поднятое "Сианой" при посадке на дно, не рассеивается. Видимости почти нет. Кьенци вслепую развернул телеманипулятор и заполучил два подушечных обломка, как это ни грустно, совершенно безымянных, затем, по-прежнему вслепую бросил их в контейнер-накопитель. Вот и все. Печальный итог.

Вжав нос в иллюминатор, Ле Пишон пытается разглядеть хоть что-нибудь сквозь облако ила, но его поле видимости не превышает 30 сантиметров. Появление голотурии с таким прозрачным телом, что сквозь него просматривается фиолетовый кишечник, нарушает мрачное настроение научного наблюдателя. Эта розовая желатиновая маска дрожит, переливается, грациозно изгибается у самого иллюминатора. Если милейшее животное явилось исполнить искупительный танец, чтобы из симпатии к нам отвести удар довлеющего над нами злого рока, думает Ле Пишон, то его усилия напрасны. "Сиана", чью маневренность всегда так хвалят, в настоящий момент лежит, как чурбан в куче грязи...

Во время подъема на поверхность первые полчаса проходят в полном молчании. Моральный дух подводников - на одном из самых низких уровней. Чтобы развеять пасмурное настроение, Кьенци зажигает светильники. "Сиана" восходит на поверхность при ослепительном световом гало. Создавшееся положение, безусловно, не оправдывает эту пышную иллюминацию, но: "Так как-то веселее!" - ворчит Кьенци. Они с Ле Пишоном некоторое время смотрят, как перед их глазами проходят крохотные планктонные животные, мириады которых населяют эти морские пространства, и оба пытаются представить, какие тропизмы, какие неведомые силы определяют жизнь, перемещение этой фауны. Минута протекает за минутой. Леру, сидя на корточках в своем углу, молча что-то жует.

Вдруг толчок, яростный, сопровождаемый глухим гулом. Прямое столкновение с каким-то крупным предметом. "Сиана" вздрогнула, и ее движение на момент приостановилось. Члены экипажа все как один вскинули головы. Кьенци бросил взор на глубиномер: 600 метров. Ле Пишон устремил свой взгляд в иллюминатор и воскликнул:

Кьенци взглянул наружу. Молочная пелена, густая, как суп, обволокла лодку. И беглая тень, ощущаемая в виде молнии, тень, зигзагообразно пронзившая ночь, как ремешок кнута, попавший в зону досягаемости света, преломляемого частичками этого таинственного тумана. Видели они что-то или нет? Трудно сказать. Все произошло в мгновение ока.

Ле Пишон и Леру кивают головами. Все совпадает. Прежде всего сила удара, означающая, что животное крупных размеров и что оно набросилось на подводный аппарат, безусловно, раздраженное (или приманенное...) светом, - как известно, кальмары бросаются на все, что блестит, - и кроме того, это густое облако, появившееся сразу после удара, не что иное, как "чернила", которые выпустило животное. Хотя у акванавтов нет полной уверенности, что они видели агрессора, они не сомневаются: это был кальмар. "Сиана" миновала охотничьи владения этого морского чудовища, которое, как полагают, обитает на глубинах до 1000 метров, а в ночное время иногда поднимается к самой поверхности. О гигантском кальмаре, знаменитом Кракене (Кракен - морское чудовище, согласно старинным норвежским сказаниям, часто посещавшее берега Скандинавии. - Прим. перев.) северных легенд, известно очень мало. В действительности его никто не видел живым. В желудке кашалотов обнаруживали части его щупалец; экстраполяция их дает основание полагать, что они могут достигать 10 метров в длину, а вес животного в целом - от четырех до пяти тонн. На коже других кашалотов были опознаны следы, оставленные присосками величиной с кофейное блюдце... Живо представляется, как это чудовище, чьи конечности под стать деревьям, разворачивается в сумерках, наносит огромному киту удар и сжимает его в своих объятиях. Живо представляется, как противники описывают гигантские круги, как смыкаются и кромсают врага челюсти кашалота. Сражения кайнозойской эры, продолжающиеся в глубине морей, быть может, и сегодня...

"Сиана" возобновила подъем. "Чернильное" облако исчезло. Экипаж не испытал настоящего чувства страха или, если угодно, сильного волнения, которое учащает пульс и наполняет взор ужасом. Все произошло так неожиданно и скоро, что у них просто не было времени подумать об опасности. Этот инцидент скорее поразил их своей необычностью: мимолетной встречей с тайной и легендой. Тридцать минут первого ночи, "Сиана" выходит на поверхность. Без труда ее переправляют на борт судна-носителя. В час ночи она уже покоится в кильблоках. Жарри и его механики с мрачными лицами ожидают выхода трех ее пассажиров, чтобы затем отправиться спать. Сейчас уже слишком поздно, чтобы снимать двигатели и возиться с ними. Кроме того, нечто вроде скрытого упадка духа начинает овладевать то одним, то другим специалистом. Сначала надо всем отдохнуть и, по возможности, уснуть. Ле Пишон и Кьенци пытаются тем не менее поднять настроение товарищей рассказами о голотурии и гигантском кальмаре, но сердце сейчас к этому не лежит.

- Гигантский кальмар и голотурия, прекрасные геологические наблюдения!

- Почему же вы доставили сюда не этих животных, о которых без конца говорите, а булыжники, которые валяются в контейнере?

Сегодняшней ночью никто не осмеливается начать ученые споры.

Море все еще прекрасно. Солнце то и дело проглядывает сквозь разодранный покров сероватых туч. Парит, как перед грозой. С 8 часов утра ремонтная мастерская взбудоражена. Все детали двигателей тщательно осматриваются одна за другой. Не замедляет появиться и диагноз: засорение трубопровода (каким образом оно произошло, почему? Неизвестно...) нарушило выравнивание давлений, что повлекло за собой проникновение воды в двигатели. Еще раз все промокло. Это что касается левого борта. А на правом борту двигатель исправно работал во время погружения Шукруна, и никаких отклонений за короткое пребывание на дне позапрошлой ночью, не наблюдалось. И тем не менее изоляция его якоря слабовата. Показания омметра говорят сами за себя. Сюда также проникала вода, мало, но проникала. Может быть, это произошло еще раньше? Как знать? Оба якоря наряду с другими деталями переправляются в кухонную печь. Сладких пирогов не придется есть ни в полдень, ни вечером... Кто-то со смехом произносит: "Так можно толкнуть экипаж на бунт". Но моряки "Норуа" понимают, что здесь не курорт.

Частые технические неполадки имеют и положительную сторону: от испытания к испытанию инженеры и механики все более и более выявляют, что именно может послужить причиной аварии. Теперь им, например, ясно, что объем бодрюшей, даже после последнего улучшения, недостаточен. Его надо увеличить, для чего было бы достаточно еще более расширить внешние бодрюши. К сожалению, такую работу невозможно осуществить на море. Кроме того, количество запасных якорей угрожающе уменьшается. Оптимизм тем не менее не угасал, и после каждого проникновения воды худо-бедно, а изоляцию восстанавливали, намокшие двигатели спасали. И вот сегодня, 13 июля, остается только один исправный якорь и два других находятся на просушке.

Жарри размышляет, и перед ним встает дилемма: либо вернуться в Понта-Делгада и попытаться произвести серьезный ремонт, либо завтра решиться на новое погружение - если один из двух подмоченных якорей будет восстановлен и двигатели к ночи заработают. Второе решение его сильно соблазняет, потому что море сказочно прекрасно. Такой удобный случай может представиться нескоро. Он вынужден признать, что успех погружений остается весьма проблематичным до тех пор, пока в двигатели не будут внесены кардинальные коррективы. Ученые ропщут. Им не приходит в голову, что осуществлению их проектов мешает низкий уровень технического оборудования.

Два дня назад ими владела эйфория. Они чувствовали, что на морском дне, которое лежит у них под ногами, вот-вот раскроются тайны, до сих пор недоступные человеческому взору. Достаточно только спуститься и открыть глаза. Все составные элементы загадки налицо. Пусть только им дадут возможность их опознать, а уж соединить все в единое целое у ученых достанет ума. Инженеры, механики им говорят о бодрюшах, о недостатках в герметичности, об изъянах изоляции... Черт побери! Но ведь сейчас не 30-е годы! Техника движется вперед гигантскими шагами, об этом знает весь мир. Прошли те времена, когда ухари-подмастерья ползали в гаражах на полу, орудуя одним только напильником, или когда бедолаги-рабочие вручную наматывали обмотку на случайно найденные якори... Сегодня нужен системный подход. И тогда все станет возможным, все. Ведь освоены металл, электричество, электроника, акустика. А что это значит?

Это значит, добавляют они, что здесь проблема не решается во всей своей широте. Работа идет на скорую руку, от случая к случаю, в стиле механиков с малого флота... Все держится лишь на честном слове. Никуда не годятся и сами организационные принципы технического обеспечения. Они обмениваются этими ядовитыми замечаниями вполголоса, потому что находятся в добропорядочной компании.

Жарри огрызается. Он объясняет, что под их ногами - "совсем близко", как выражаются его собеседники, - лежит трехкилометровая толща воды, которая на каждый квадратный сантиметр "Сианы" и ее содержимого оказывает давление в 300 килограммов, тогда как 40 или 50 килограммов достаточно для того, чтобы сплющить корпус боевой подводной лодки... Он говорит им, что для создания "Архимеда" и "Алвина" потребовались годы и что невозможно с первого раза получить идеальный подводный аппарат... Затем добавляет, что, ухлопав десятки миллионов франков, можно было бы, конечно, при наличии обеспечивающих судов, достаточного персонала, добиться функциональной надежности аппаратов, близкой к космическим, надежность которых превышает 95% (у "Сианы" она едва достигает 60-70%), но дальнейшее увеличение процента надежности обходится невероятно дорого, о чем знают все кораблестроители мира.

Эта роскошь нам не по карману. Было сделано все возможное для обеспечения безопасности подводного аппарата в целом, что же касается функциональной надежности отдельных его систем, то ею пришлось поступиться или, если угодно, пойти на риск.

- Итак, - заключил Жарри, - в эти дни успех погружений определяет случай.

С горечью в сердце ученые вынуждены снять свои претензии. В итоге принимается решение, что благоразумнее всего вернуться в порт для основательного ремонта. Во второй половине дня Жарри посылает длинную телеграмму руководству СОМЕХ в Марселе, прося срочно направить в Понта-Делгада двух техников с запасными якорями и новыми бодрюшами. Одновременно дана телеграмма в Париж. Он запрашивает у Алена Сиара все запасные части для двигателей масляного типа.

Прежде чем покинуть район исследований, остается поднять со дна два маяка. Пласеро настаивает на этом. Ему кажется, что их буйрепы слишком коротки и что акустические сигналы будут приниматься лучше, если маяки будут находиться в доброй сотне метров надо дном.

Американцы пришли к такому же заключению. В результате вся вторая половина дня посвящена подъему маяков. Метод их изъятия прост: с борта "Норуа" подается закодированный акустический сигнал (у каждого маяка свой собственный код), который заставляет сработать размыкающее устройство взрывного типа. Маяк освобождается от своего якоря и всплывает на поверхность благодаря собственной положительной плавучести. Уголковый отражатель и яркий проблесковый свет на корпусе маяка позволяют легко его отыскать.

Эта игра забавляет акванавтов и экипаж "Норуа", потому что маяки иногда капризничают и остаются на дне, зацепившись за выступ скалы. Поднимется? Не поднимется? Заключаются пари. Сегодня полный успех. После изменения длины буйрепов оба маяка по указанию "адмирала" были снова отправлены в зону разлома, туда, где их найдут во время следующего погружения.

В девять часов вечера "Кнорр" сигнализирует, что он идет на сближение с "Норуа", и спрашивает, может ли он выслать трех ученых для короткого обмена мнениями. Согласие, разумеется, дано. Четверть часа спустя к борту "Норуа" подходит "Бостон-Уэйлер". Улыбающиеся Боб Баллард, Джим Хейрцлер и Джим Мур поднимаются наверх. Они с предосторожностями доставили большую прямоугольную плоскую коробку. Заключенный в нее предмет извлекается в кают-компании. Это гигантский сладкий пирог, облитый сахарным сиропом синего, белого и красного цвета и украшенный изображениями подводных лодок-подарок к 14 июля. Мы чуть было не запамятовали, что сегодня канун национального праздника, годовщины Французской революции. Мы благодарим друзей за такое внимание к нам. Из камбуза, где Виктор хранит наиболее ценные съестные припасы, достается шампанское.

Джим Хейрцлер осведомляется, почему у нас так скучно. Жарри объясняет, в чем дело, и утверждает, что после технических неурядиц, преследующих бедную "Сиану", он надеется увидеть ее обновленной в самом скором времени. На худой конец, успокаивает нас американец, двери "Алвина" открыты для французских ученых...

- Если ремонт у вас не удастся, милости просим к нам. Погружения "Алвина" мы по-братски поделим между французами и американцами...

Общий вид внутреннего днища рифтовой долины в зоне погружений: 1 - подводящий канал, по которому расплавленная магма поступает к поверхности, чтобы затем через трещины потоками выйти наружу; 2 - обрыв, образующий западную стенку: эта скала высотой около 500 метров образовалась в результате поднятия скалы по отношению к днищу долины; 3 - конус, состоящий из вулканической осыпи; 4 - американский глубоководный аппарат "Алвин"; 5 - французское ныряющее блюдце "Сиана"; 6 - "снег" - продукт отложения скелетов планктонных организмов, оседающих с поверхности со скоростью в среднем 3 см за тысячелетие; 7 - гора Венера; 8 - трещины в днище долины - являясь следствием действия сил растяжения, все они вытянуты параллельно оси рифта; 9 - французский батискаф "Архимед; 10 - гора Плутон

Американцы собираются произвести на дно рифта седьмую вылазку. Они обследовали впадину к югу от горы Венера и горы Плутон, которые мы так окрестили, полные вдохновения, в прошлом году. Боб Баллард сказал с улыбкой, что все идет как нельзя лучше, что они извлекли со дна несколько сот фунтов образцов скальных пород, сделали тысячи фотоснимков. В 23 часа "Норуа" двинулся: в порт Понта-Делгада.

Богатый урожай информации