Когда вспыхнул свет

Широко и многоводно это старинное русское озеро. Древняя могучая река несет туда свои быстрые воды. Седые волны точат дикие прибрежные валуны на южной стороне озера, а на другом берегу катятся по длинной отмели песчаного мыса. Расстояние между берегами здесь двадцать четыре километра.

Беспокойно и обманчиво озеро с его непогодами и туманами. Ровная поверхность его вдруг приходит в движение, и тогда жестокая качка ставит в тупик даже опытных морских капитанов.

Волны тут не ходят могучими размеренными валами, когда можно смело поставить судно наперерез волне. Корабль попадает в "болтанку": его то неожиданно подшибает, то начинает бросать во все стороны.

Страшней всего озеро осенью, перед ледоставом. Его буйные штормы смывают ряжи и разбивают причалы. А рыбацкие лодки швыряет, опрокидывает и уносит за десятки километров.

Бури обрушиваются на корабли, и капитанам нужны большие знания и мужество, чтобы провести судно по этому коварному озеру-морю. Недаром еще Петр Первый приказал рыть длинный узкий канал, чтобы в бурное время вести корабли с грузом для своей новой столицы в обход озера.

У озерных капитанов и матросов свои, отличные от других моряков, повадки. Да и озерные суда не похожи на морские: у них другие размеры и другая осадка.

В годы Великой Отечественной войны, когда это озере было единственным путем из осажденного города, прославились своими подвигами тендера - суденышки легкие и, как чемодан, плоские, с небольшим козырьком на носу. Знаменитыми стали и озерные тральщики, которые бесстрашно инеутомимо под бомбежкой и обстрелом тянули через озеро тяжело груженные несамоходные труженицы-баржи.

Вот на таких-то трех судах - тендере, тральщике и барже - наш водолазный отряд в конце октября, по приказу Штаба фронта, вышел на выполнение срочного задания.

Большой город второй год находился в осаде и не имел электрического света.

До войны ток городу бежал по проводам от гидростанции. Теперь эта электропередача находилась у врага. Дать свет осажденному городу можно было только, проложив с одного берега на другой по дну озера электрический кабель. Работу эту надо было делать ночью. Днем враги зорко следили за озером и сразу бы обрушились огнем на работающих.

В темные октябрьские ночи проложили мы по дну четыре винцовых нитки кабеля общей длиной девяносто шесть кило-Метров, и в ночь на первое ноября вышли укладывать пятую, последнюю, нитку.

На северном берегу у песчаного мыса нас ждал во тьме инженер-лейтенант Соколов с монтажниками, чтобы принять наш кабель и присоединить его к кабелю электрической станции.

Уже несколько дней было неспокойно озеро, но в эту ночь грянул такой шторм, какие бывают только поздней осенью.

Тралыцик, ныряя в глубокие водные провалы, едва тянул нашу тяжелую железную баржу. В ее трюме лежал толстый, как удав, электрический кабель, свернутый большими восьмерками.

Он тянулся по деревянной дорожке к кормовому отверстию баржи, куда все настойчивее врывалась вода и, с шу-мом раскатываясь по палубе, обливала нам ноги.

Шторм свирепел с каждым часом. Сердитая волна мота-ла нас во все стороны, сшибала с ног и вырывала из рук тя-желый электрический кабель, в каждом метре которого шестнадцать килограммов веса. По техническим правилам, нельзя укладывать кабель даже при легком волнении воды: может быть излом, и в тело его проникнет сырость.

Но мы все-таки тянули кабель из восьмерки и бережно, как ребенка, держали его на руках, не допуская излома.

Труднее всего было переносить концы кабеля на прыгающий, как мяч, плоскодонный тендер и здесь надевать на них чугунную соединительную муфту. Она предохраняла кабель от ржавчины, сырости и ударов.

Палуба уходила у нас из-под ног, и мы падали друг на друга, но кабеля из рук не выпускали.

Было совсем темно. Наш водолазный старшина Подшивалов на сотую долю секунды высекал карманным фонариком синий снопик света, освещая то кусок кабеля, то пластырь, большой и выпуклый, как подушка, и обтянутый на деревянных рамах корабельным брезентом. Пластырь был приготовлен на случай аварии, для заделки пробоины.

Ветер бросал нам в лицо колючую ледяную кашу. Это было "сало" - предвестник зимнего льда.

В середине ночи шторм достиг восьми баллов. Пришвартованный к борту баржи легкий тендер с водолазным снаряжением на палубе сорвало со швартовых и кинуло в темноту. Его маломощная машина захлебнулась под ветром, и суденышко, как кусок древесной коры, понесло к берегу, где сидели фашисты.

Командир тендера старшина Подшивалов распорядился привязать к тросам и сбросить с палубы в волны свинцовые водолазные груза. Но этого оказалось мало. Северо-западный ветер настойчиво гнал тендер к вражескому берегу. Тогда связали два чугунных маховика от водолазной помпы и тоже сбросили на грунт. Груза и маховики ползли по грунту, а старшина Подшивалов следил, чтобы не поставить тендер боком к волне, иначе бы его опрокинуло.

Только перед самым рассветом шторм утих... Мы быстро подняли из воды груза, машина заработала, и тендер собственным ходом пошел обратно.

Измученный штормом, я уснул, сидя на холодном медном кнехте тендера, и увидел во сне ярко освещенный большими люстрами нарядный белый зал.

Оркестр играл торжественную симфонию. Тонкие стрекозьи голоса скрипок носились в куполе зала, под плафонами, тихонько перебирая в люстрах тысячи хрустальных сияющих подвесок, и потом зарывались в густые, как мох, бархатные звуки органа...

Я хотел аплодировать музыкантам, как вдруг на плечо мне легла тяжелая рука, и старшина Подшивалов сказал:

- Вставай!

Я вздрогнул и открыл глаза.

Вокруг лежала темно-фиолетовая промозглая предрассветная мгла.

Где-то рядом надсадно шипела паровая труба, и в борт били беспокойные волны. Мы подходили к барже.

Шторм утих, но уже наступило утро. Большая часть ночи у нас была потеряна, и теперь приходилось тянуть кабель при дневном свете на виду у противника.

Когда двадцать пятая по счету муфта повисла у тендера на тросах, мы услышали далекий гул авиационных моторов, В полутьме обозначились на воде силуэты судов озерного каравана, везущего груз городу.

Над караваном возникло облачко, похожее на кусок ва-ты, и медленно прокатился глухой звук, похожий на подвод-ный удар палкой о чугун.

- Бьют по каравану, - сказал кто-то из команды. Все стали искать в небе вражеские самолеты.

- Трави муфту! - приказал Подшивалов.

Муфта, покачиваясь на тросах, начала уходить в воду, Не успела вода сомкнуться над ее чугунным телом, как раздался протяжный вой и за ним тяжелый удар.

Тендер, как маленькую ракушку, подкинуло на волне. На палубе покачнулась наша водолазная помпа и чуть не опрокинулась на свой чугунный маховик. Дядя Миша сразу схватил кувалду и забил в палубу железную скобу к оттяжке помпы, чтобы закрепить ее на старом месте. В это время с баржи ударил счетверенный зенитный пулемет.

На тральщик и баржу налетели вражеский бомбардировщик и три истребителя. Один из них пулеметной очередью полоснул по шлюпке на корме тендера. В воздух полетели отбитые щепки. В тот же миг я услышал звенящий звук оборванной струны и увидел, как угриными кольцами взвился вверх перебитый трос. А внизу на воде завертелась темная воронка, окруженная шипящими пузырьками. Это с перебитого троса загремела на грунт чугунная муфта.

Еще удар - и высоко над палубой тральщика взлетели обломки шлюпок, а возле борта встал и рассыпался высокий столб воды.

Тральщик накренился... Бомба пробила ему борт и разо-рвала междудонные переборки. В трюм хлынула вода. Матро-сы бросились к помпам.

Но помпы не успевали откачивать воду. Корабль тонул, увлекая за собой тяжелую, груженную кабелем железную баржу.

Вся надежда была теперь на водолазов.

Пластырь, заведенный с палубы тральщика, не ложился плотно к пробоине. Мешали большие стальные заусеницы, торчавшие на ее рваных, зазубренных краях.

- Срочно к пробоине! - приказал мне Подшивалов.

- Есть! - ответил я и сорвал с рубки тендера водолазную рубаху.

Я сел на кнехт и сунул ноги в резиновый воротник костюма. В нашей одежине полезай через ворот - других ходов нет.

Костюм был новенький, воротник у него толстый и узкий, как горло у кувшина. Несмотря на холод, я даже вспотел, пока растянул резину воротника и просунул в него ноги. Руки были еще слабыми после блокадной зимы.

Подшивалов, дядя Миша и два матроса по команде "дружно" потащили во все стороны воротник, а я присел вниз...

Визг падающей бомбы ворвался ко мне через растянутый ворот. Тендер снова подбросило, я чуть не упал, но меня удержали свинцовые подметки калош.

Палуба вздрагивала под ногами. Я прошел к корме и заметил у ног кувалду. Она выстукивала о палубу дробь деревянной ручкой.

Подшивалов навесил мне спереди и сзади свинцовые груза и затянул их внизу подхвостником, чтобы плотнее легли. Я колыхнул широкими, как коромысло, плечами костюма и загрохотал вниз по ступенькам трапа.

В воде сквозь стекло я увидел большого оглушенного сазана, который бился возле железной ступеньки, роняя со спины серебряные монетки своей крупной чешуи. Но не до рыбы тут было.

Я двинулся к пробоине. Вдруг будто молотом что-то ударило меня по шлему, и я провалился в желтый, горячий туман...

Очнулся я на грунте.

Белыми хлопьями, точно снег, падала на дно глушеная рыба.

У меня сильно билось сердце и не хватало воздуха. В шлеме стояла тишина: был поврежден шланг. Хватая ртом воздух, я уже стал терять сознание, как вдруг почувствовал, что меня поднимают наверх.

Снова пришел в себя я на трапе. По загорелым огромным рукам, которые заботливо поддерживали мне голову, я узнал старшину Подшивалова. Меня быстро раздели, отвинтили шлем.

Я обернулся и увидел старшину уже за бортом. Он спускался в кипящую пену возле пробоины, огромный, в светло-зеленом тифтике, с кувалдой в руке. Его шлем мерцал под водой, рассыпая пузыри.

Ледяная вода бурлила и гудела, кружась огромной темной воронкой у пробитого борта.

Две бомбы вдали, одна за другой, упали в озеро, и взрывная волна толкнула Подшивалова в темный провал. Но он удержался у борта и начал бить кувалдой по стальным заусе-ницам так, что палуба у нас гудела и вздрагивала под ногами. Но и такому богатырю нелегко было отогнуть толстую сталь. Тяжело работать на весу, размахнуться у борта негде: одно неверное движение - и полетишь на дно.

Стальные края пробоины, когда корабль лежит спокой-но на грунте, легко обрезать автогеном. Но какой может быть сейчас автоген, когда даже баллон с кислородом было опасно вынести на палубу: он тотчас взорвется. Да и автогенная торелка при таких толчках у борта ударит водолаза обратным огнем.

Бомбы падали уже далеко, но толчки от них в воде были еще очень сильны. Подшивалова бросало грудью прямо на стальное острие заусениц, и мы видели, как вместе со взма-хами кувалды поднимается кверху какой-то буро-ржавый туман.

- Выходи! - не выдержав, закричал дядя Миша.

Подшивалов не отвечал и продолжал отгибать железо.

Из его костюма били фонтаном бело-фиолетовые пузыри. Это сквозь дыры, пробитые в костюме, выходил воздух, вырывался так густо, что Подшивалов уже не нажимал на золотник, а мы качали изо всех сил помпу. Но вода все больше обжимала водолаза, и он тяжелел.

- Выходи наверх! - снова закричал дядя Миша в телефоиную трубку.

Подшивалов уже выпустил кувалду из рук и, подтянув к себе пластырь, налег на него всей грудью.

Мы схватились за подкильные концы и прижали пластырь к пробоине.

Корабль быстро пошел на откачку. Помпы вскоре захрапели, осушая трюм. Корабль выровнялся. Пластырь плотно лег к пробоине, будто его заложили в сухом доке.

Мы уперлись ногами в борт и вытянули на сигнале отяжелевшего Подшивалова.

Он упал, как глыба, на палубу. Сняли с него шлем и груза, а костюм от манишки донизу расхватили ножом. Из костюма сразу хлынула побуревшая от крови мутная вода. Шерстяное белье на Подшивалове сбилось в комки, а ватник был в нескольких местах прорезан насквозь. Глаза старшины были закрыты.

- Максим, очнись! - тормошил его дядя Миша, но Подшивалов лежал неподвижно.

Врач Цветков подбежал с грудой перевязочного материала, схватил водолаза за руку. Быстро пощупав пульс и сделав удивленные глаза, он что-то сказал по-латыни.

Мы очень испугались.

- Умер? - прошептал Никитушкин.

А Подшивалов вдруг открыл глаза и спросил:

- Плотно лег пластырь?

Мы даже вздрогнули.

- Железное здоровье! - сказал Цветков, делая перевязку.

Но Подшивалов поднялся на палубе и закричал:

- Чего стоите? Ждете, когда залепят в баржу прямое попадание? Травите кабель!

Уже темной ночью, сгибаясь в три погибели, вынесли мы конец последней подводной нитки кабеля на северный берег и подали инженеру Соколову с монтажниками для присоединения к электрической станции.

Промерзшая, как сосулька, баржа из-за малой глубины сама к берегу близко подойти не могла и только потравливала нам кабель.

Мы шли пятьсот метров по ледяной воде - так далеко тянулась песчаная отмель. Шли в водолазных рубахах без шлемов; волна сшибала нас, обдавала с головой, но мы поднимались и снова шли.

Подхваченные гулкой пеной прибоя, мы падали на береговую отмель. Совершенно мокрые, осыпанные с головы до ног крупным песком, мы выбрались, наконец, на этот желанный берег. Монтажники в темноте приняли с наших плеч кабель и радостно пожали нам руки.

Подшивалова в ту ночь с нами не было, его увезли на катере в госпиталь.

А седьмого ноября, в день праздника Великой Октябрьской революции, мы пошли в госпиталь навестить нашего старшину. В этот день в осажденном городе должен был зажечься свет.

Мы шли и представляли себе, как загорятся лампочки в наших оставленных квартирах.

Темное с занавешенными окнами здание госпиталя выросло перед нами.

Медицинская сестра провела нас в палату к забинтованному, как мумия, больному. За бинтами мы никак не могли угадать Подшивалова и видели только нос, который торчал из марли. На забинтованной голове больного темнела дужка адионаушников. Подшивалов слушал музыку. Был уже вечер.

В полуразбитых стеклах керосиновых ламп качалось неяркое желтое пламя, то освещая нос Подшивалова, то уводя его во тьму вместе с бинтами.

И вдруг под потолком сразу засияли три больших матовых шара. Огромная палата наполнилась мягким и ярким электрическим светом, таким ярким, что стал виден каждый отдельный уголок, каждая царапинка на полу, все складки на одеялах, все морщинки на лицах больных.

Глаза больных засияли, точно это у них внутри зажегся свет. Сквозь раскрытые двери стало видно, как залило светом темные коридоры. Осветилась даже бочка с песком, стоявшая в темном углу.

Радостный вздох пронесся по всему госпиталю.- Свет включили!

И не только по госпиталю. По всему городу - по закопченным квартирам, где не повреждена была вражеской бомбежкой электросеть, по цехам оставшихся в осаде заводов - понесся ослепительный световой поток.

Изумленный горожанин радостно, словно впервые, разглядывал при ярком свете свою комнату и улыбался, никак не догадываясь, что возвращение света - дело рук водолазов.

Рабочий надевал защитные очки и приступал к срочной электросварке брони поврежденного на фронте танка.

"Сны сбываются, - подумал я, глядя на радостные лица.- Сегодня в театре вспыхнут хрустальные люстры, взорвется занавес, и по залу разольются мощные голоса оркестра". Подшивалов отогнул края бинта, прикрывавшие ему гла-за и, улыбаясь, молча смотрел на сияющий матовый шар.

Он мысленно представил себе, как на огромном мраморном щите станции нажали пусковую кнопку и по толстому фидеру кабеля пронесся электрический ток.

- Хорошо лег кабель на грунт, без колышек, - сказал дядя Миша.

- Толково лег, - кивнул головой Никитушкин. Сестра с удивлением поглядела на нашу морскую форму.

- Разве вы монтеры? - спросила она.

- Нет, мы водолазы, - ответил дядя Миша.