Экспедиция 'FAMOUS' (Риффо Клод, Ле Пишон Ксавье)

Первое погружение в рамках операции "FAMOUS" состоялось 2 августа 1973 года. 7 часов 55 минут. Мы на борту "Архимеда" отправляемся покорять рифт...

Ж. де Фробервиль и Ж.-Л. Мишель уже скрылись внутри батискафа. Замурованные в гондолу, которая расположена на 6-метровой глубине, они сейчас начнут подготовку, предшествующую каждому погружению. А наверху, у входа в рубку, главный механик "Марселя ле Биан", держа в руке мегафон, завернутый в полиэтиленовый мешок, обеспечивает связь между гондолой и водолазами, которые копошатся под корпусом батискафа. Под его палубой, находящейся вровень с водной поверхностью, размещена стальная гондола. Ни дать, ни взять - морское чудовище, готовящееся к родам. Батискаф слабо реагирует на волнение. Кажется, что метровые и полутораметровые волны всего лишь невинно играют с ним. Но как только гребень вала достигает желтой скулы правого борта, волна вскипает, строптиво перекатывается через палубу, срывает все, что там ненадежно закреплено, и, наталкиваясь на рубку, которая режет ее, как волнолом, разлетается облаками брызг.

Сидя верхом на рубке, Ле Пишон одной рукой держится за радиоантенну, другой бережно прижимает к себе длинный прозрачный мешок. Он не видит, как волны подбрасывают водолазов и то тут, то там в пенной накипи мелькают их черные ласты. Они крепят светильники, камеры и устанавливают в контейнере-накопителе различные детали телеманипулятора. В своем опасном занятии они походят на тюленей, в безумной отваге играющих вокруг батискафа. Похоже, что Ле Пишон не замечает и соленых ударов, которыми то и дело награждают его волны, прежде чем фонтаном обрушиться на лежащий у него на коленях мешок. Не замечает, ибо именно на этот мешок уставил он свой взор, точнее, на большой красный крест, красующийся в центре цветной карты, осыпаемой брызгами.

Красный крест означает заданный объект, маяк В9, находящийся на самой высокой центральной горе рифтового днища, на глубине 2456 метров. Если предположение Ле Пишона верно, то вулкан является последним плодом брачной ночи воды и огня, а ожидающий его пейзаж представляет собой еще девственное океаническое дно на первом году своего существования. Ему приходит на память описание Везувия, сделанное в начале XIX века сэром Гамильтоном, несчастным мужем счастливой любовницы Нельсона.

"Речь идет не только о местности, которую гложет подземное пламя, но и о земле, порожденной этим огнем, - замечает Гамильтон и продолжает: - Когда ярость огня доходит до предела, то кажется что он хочет пожрать самого себя, что у вулкана наступили родовые схватки".

Двадцатью метрами ниже уровня моря активность волн затухает. А на глубине 200 метров начинается сумеречный покой. Еще 200 метров вглубь - и поглощаются последние фотоны солнечного света, наступает вечная ночь. На глубине 2000 метров с лишним появляется изрезанный рельеф рифтовой долины. Погребенный под толщей ледяной воды - плюс 2 градуса по шкале Цельсия, он бегло освещается фосфорическими отблесками рыб диковинных форм.

Если все пойдет, как задумано, то вскоре двенадцать светильников "Архимеда" направят золотистые снопы света на эти базальтовые склоны.

На карте маяк В9 является центром концентрических синих окружностей. Радиус самой большой из них равен 1500 метрам; Таков радиус предельной теоретической зоны, на которую распространяется излучение маяка. Оказавшись за чертой последней окружности, подводный аппарат уже не может точно определить свое местоположение, он рискует заблудиться, а тогда его погружение потеряет всякий смысл.

В интересах дела требуется совершить посадку на дно не далее чем в 500 метрах от отметки В9. Но кто знает в точности, как далеко снесло батискаф после того, как прекратили его буксировку? В каком направлении понесут его глубинные течения во время слепого погружения? А что если он сядет на слишком высокие стенки рифтового днища?

Ни Фробервиль, ни Мишель, находившиеся сейчас в гондоле, об этом не думали. Им было чем заняться. Перед ними стояли более неотложные и более конкретные задачи. Идет вперемежку беспрерывная проверка синхронности фотовспышек, состояния светильников и фотореперов, возможности движения телеманипулятора в трех плоскостях, комплектности деталей механической руки в контейнере-накопителе (колонковая труба, "сачок" и др.), работы всех трех телекамер, установленных в носу и корме батискафа, наладка гирокомпаса и т. д.

А научному наблюдателю Ле Пишону в этот день положено вести записи об увиденном, делать выводы и направлять погружение. Но пока он не входит в дела инженера и пилота, потому что этим только мешал бы им. В последний раз он пытается представить, что скрывают за собой изобаты на карте: трещины? разломы? фронты лавовых потоков?.. Средняя крутизна склонов горы равна 45º. Некоторые ее склоны кажутся более крутыми. Сможет ли батискаф передвигаться среди такого рельефа? Чем кончится дело - победой или крахом?

Чтобы понять природу этого рельефа, необходимо знать, как именно он формировался. Что происходит вслед, за вулканическими извержениями, которые случаются через каждые 10, 100, 1000 лет (кто знает?), извержениями, о которых на поверхности нам становится известно лишь благодаря множеству сейсмических толчков, регистрируемых сейсмическими станциями? Никому неизвестно, как ведут себя действующие вулканы на глубине 2600 метров. И маловероятно, что кто-нибудь когда-нибудь это увидит: сопровождающие извержение взрывы опасны для корпуса подводных аппаратов, так как они не рассчитаны на силовые удары.

Но наблюдения за извержениями базальтовой лавы на незначительной глубине можно организовать. На последнем заседании в Вудс-Холе вулканолог американской команды Джим Мур показал захватывающий фильм. Во время последнего извержения постоянно действующего вулкана Мауна-Лоа на Гавайях хлынувшая на остров раскаленная вязкая магма образовала настоящую лавовую реку, впадающую в океан. С группой водолазов Джим Мур заснял под водой расползание этого потока. При контакте с водой на поверхности полужидкой лавы, температура которой 1150º, почти моментально, менее чем за 5 секунд, образуется стекловидная корочка толщиной в несколько миллиметров. Лава продолжает продвигаться уже под этой корочкой, которая служит очень эффективным тепловым изолятором.

"Фронт лавового потока, - рассказал Мур, - представляет собой изрезанную неровную плоскость, расположенную под углом 45º. Лава постепенно опускалась на дно, погребая все на своем пути. Рыбы, омары, крабы, угри, обитающие у подножия неровного склона, спасаются бегством от катастрофы. Разгул стихии сопровождается оглушительным шумом - свист, треск, небольшие взрывы, громыхание лавы, несущейся по "трубам" из застывшей корки. Языки лавы, имеющие форму круга в поперечном разрезе, ползут все дальше и дальше. Некоторые, имея метр в диаметре, достигают 60 метров длины. По мере их продвижения на них появляются наросты в форме подушек ("pillows"). Нам удалось приблизиться к одному из таких языков, в котором лава продолжала движение. Ее поверхность, чересчур горячая, чтобы можно было прикоснуться к ней рукой, выглядела темной; она часто трескалась, выпуская при этом раскаленную жидкость, но уже через несколько секунд лава снова затвердевала."

Охлажденный при соприкосновении с водой лавовый поток притормаживает свое движение. Хрупкая стекловидная корка иногда рвется, и содержащаяся внутри жидкая масса изливается в воду. Место прорыва все более и более расширяется, и в результате образуется серия ответвлений, "каплевидных" форм, усеченных форм, языков, труб, подушек, сквозь поверхность которых по-прежнему просачивается лава. Таким образом получило объяснение происхождение так называемых "подушек", знаменитых подушек, столько раз поднимавшихся из зоны рифта драгами. Но как велики эти лавовые потоки? На какое расстояние уходят они от трещин, через которые изливаются на поверхность?

- Заставьте Ле Пишона сойти в гондолу, - раздается из микрофона голос Фробервиля.

Ле Пишон выходит из задумчивости. Последний взгляд на белый силуэт "Марселя ле Биан", стоящего в 200 метрах от батискафа. Прежде чем спуститься со своего насеста, он выжидает, пока не схлынет девятый вал, а затем соскальзывает на палубу, заходит в рубку и по влажным ступеням трапа спускается к входному люку шахты.

- Осторожно, господин Ле Пишон, я задраиваю за вами люк, - говорит старший боцман.

Внизу Ле Пишон видит голову де Фробервиля, который приготовился задраить за ним нижний люк.

- Все в порядке? Передай мне карту, - требует командир. Пока Фробервиль помогает ему пролезть через люк, Ле Пишон наполняется сознанием, что живая связь с миром наверху прервана. Несколько поворотов маховика - и крышка люка наглухо задраена Три акванавта размещаются в отсеке, где им предстоит провести восемь или девять часов. В гондоле диаметром 2 метра угнетающе влажно и жарко. Каждый квадратный сантиметр здесь занят. У акванавтов должны быть крепкие нервы, так как на стенах укреплены всевозможные электронные приборы, а переплетения связывающим их электрокабелей образуют сеть густую, как паутина. Кроме того, вокруг мигают сигнальные лампы, на экранах вспыхивают цифры, щелкают печатающие устройства.

- Да, - отвечает Фробервиль, - все в порядке, если не считать, что потерян сачок. Водолаз уронил его в контейнер-накопитель. Доставать поздно - наверно, через несколько минут начнется спуск. Впрочем, потеря невелика.

Сачок служит для сбора осадочных пород или для поимки; какого-нибудь необычного животного. Настоящее погружение преследует сугубо геологические цели. Ни один биолог в экспедиции "FAMOUS" не участвует. Делать сразу все невозможно.

Фробервиль отодвигает заслонки электромагнитных клапанов, предохраняющие электромагнитные приборы. Двое его товарищей выискивают наиболее удобную для наблюдения позицию. Наблюдатель и пилот занимают вращающиеся кресла, позволяющие приникнуть к одному из трех монокуляров, открывающих вид наружу через очень узкие конические иллюминаторы, изготовленные из акрилового пластика и способные выдержать давление 1100 атмосфер, то есть такое, как на глубине 11 000 метров. Пилот сидит перед центральным монокуляром. На расстоянии вытянутой руки - пульт) управления винтами горизонтального, бокового и вертикального хода, рычаги управления гидравликой, которая приводит в движение рычажные захваты телеманипулятора, механизмы сбрасывания дроби стравливания бензина и отдачи аварийного балласта, пеленгаторы и контрольные приборы.

Ученый может проводить наблюдение справа или слева по ходу подводного аппарата. Он обеспечивает работу трех забортных фотокамер и запись своих комментариев на магнитофон.

Внутри гондолы Жан-Луи Мишель властвует над множеством электронных приборов, среди которых главные - измерительные через каждые полминуты они должны регистрировать время, высоту над морским дном, глубину погружения, температуру, курс батискафа.

Справа от Мишеля - гидролокатор Страцца, который обнаруживает любое препятствие в радиусе 1500 метров и сигнализирует о нем. Слева - телеэкран, на котором инженер может по собственному выбору воспроизвести изображение любой из трех камер. Магнитофон регистрирует все звуки. В настоящий момент Мишель регулирует самописец эхолота, записывающий на ленту профиль дна под батискафом и указывающий, как принято говорить в этом случае высоту.

Это сверху, с борта корабля "Марсель ле Биан", дают разрешение погружение, и Фробервиль начинает заполнение входной шахты. Подводный аппарат тяжелеет и медленно уходит под воду. Вот оно, первое погружение экспедиции "FAMOUS".

9 часов 10 минут. Трещит TUUX, акустическая станция для подводной связи. Голос Арисменди:

- "Архимед"! Я "Ле Биан". Вы исчезли с поверхности. Ваше стартовое положение было в 1300 метрах по пеленгу 140º от маяка В9 повторяю: вы в 1300 метрах к юго-востоку от В9, счастливого пути...

- Не может быть, - шепчет ошарашенный Ле Пишон. - Нас ужасно отнесло! Как теперь добраться до маяка?

Командир де Фробервиль сохраняет спокойствие. Конечно, на поверхности снос "Архимеда" оказался более расчетной величины. Марсель ле Биан" предварительно учитывал лишь ветер. Но, вероятно, на батискаф воздействовало также и морское течение. Однако его скорость и направление здесь, в самом центре Атлантики, невозможно рассчитать заранее. Само собой разумеется, что лучше всего было бы начать погружение, находясь прямо над маяком. Расчет сноса батискафа упростился бы: по сути дела, он свелся бы к определению глубинных течений...

- Возможно ли двигаться в сторону маяка во время погружения?

- Безусловно, - отвечает офицер. - Как только мы достигнем глубины 1500 метров, я замедлю спуск, сбросив немного дроби, и начну менять угол погружения, маневрируя винтами. "Марсель ле Биан" укажет, какое расстояние надо пройти и какой взять курс. Чего проще!

Ле Пишон умолкает, но всех троих подводников грызет червь сомнения. То, о чем говорил Фробервиль, верно. Теоретически задача несложна, но каждый из них прекрасно знает, что акустическая система DUVA, которой пользуется "Марсель ле Биан" для определения местоположения батискафа, не очень точна. На следующий год предусмотрено снабдить подводные аппараты специальными акустическими маяками, показания которых несравненно точнее. Но во время этих первых погружений приходится довольствоваться тем, что есть...

"Архимед" погружается со скоростью 30 метров в минуту. Для того чтобы достичь дна, ему потребуется немногим меньше полутора часов. Обычно погружения в морской мрак протекают спокойно, ли мирные минуты позволяют акванавтам расслабиться после лихорадочной нервотрепки, с которой обычно связаны последние приготовления на поверхности. Сегодня все не так. Подводники хотят опуститься именно в знаменитую точку, отмеченную крестом на карте, которую Ле Пишон развернул между собой и пилотом. И они знают, что до цели еще далеко. "Падение" батискафа происходит в 1300 метрах к югу... На тактические приемы для сближения с искомой точкой у них остается всего один час. Этого мало. Они держат совет...

Ле Пишон полагает, что можно будет определить место подводного аппарата по глубине. Если Мишель наладил эхолот удовлетворительно, то вычерченный на ленте самописца профиль дна, рассуждает он, должен говорить бы сам за себя... Во всяком случае, эхолота позволит уберечься от неровностей дна в рифте...

- Плохо нам придется, - добавляет Ле Пишон, - если сядем! на одном из склонов. Тогда нам маяка ни за что не найти...

9 часов 54 минуты. Фробервиль сбрасывает несколько килограммов дроби.

- "Ле Биан"! Я "Архимед", укажите мое место, - запрашивает Фробервиль.

- Еще дальше отнесло к югу, - шепчет Ле Пишон. Фробервиль снова берет микрофон и сообщает на "Марсель ле Биан", что он дает полный ход курсом на северо-запад. Мишель и Ле Пишон склонились над эхолотом. Игла бегает по бумаге, вычерчивая профиль дна. Рельеф чрезвычайно сложный. Игла колеблется, - поднимается, вновь опускается, разбрызгивая искры. Подводники переглядываются: настоящие зубья пилы.

Фробервиль оборачивается и тоже бросает взгляд на эхограмму:

- Вот так... - роняет он мало обнадеживающим тоном. Глубина, кажется, уменьшается. Прослеживается склон, а затем вершина холма.

- Может быть, это наш вулкан, - предполагает Ле Пишон. - Как сейчас узнаешь?

10 часов. Пилот стравливает немного бензина. Батискаф тяжелеет и начинает погружаться при выключенных двигателях. Мишель включает гидролокатор Страцца.

- Теперь, - говорит Фробервиль, - мы между двумя бортами рифта, это уж во всяком случае не подлежит сомнению.

На экране гидролокатора резко вырисовываются склоны. 10 часов 30 минут. Глубина 2200 метров. "Марсель ле Биан" указывает новое местоположение:

- Мы проскочили маяк! - восклицает Фробервиль и справляется у Мишеля: - А что на гидролокаторе?

Мишель отвечает, что экран заполнили эхо-сигналы. Голос его по-прежнему спокоен. Он никогда не нервничает или, по крайней мере, не выдает своего возбужденного состояния. "Если маяк действительно в 200 метрах, то его сигнал должен был бы все же прослеживаться на гидролокаторе", - думает Фробервиль. Но где же оно, характерное "бип-бип"? Ничего нет.

Мрак за бортом сгущается. Лица подводников вытягиваются. Перспектива слепой посадки в этом призрачном лесу торчащих пиков вовсе не приводит в восторг. А по прибытии на дно как они найдут маяк?

Проходят минуты, а "Архимед" по-прежнему опускается.

- Есть что-нибудь на гидролокаторе? - спрашивает Фробервиль.

- Ничего. Множество разных звуков, но ни одного от маяка. Ле Пишон. говорит, что маяк установлен на глубине 2450 метров, и предлагает Фробервилю зависнуть на этой же глубине:

- Если мы окажемся на одном и том же горизонте, мы его обязательно обнаружим, если только...

- Если только, - продолжает Фробервиль, - он не засел в кратер или в какую-нибудь дыру и теперь рельеф экранирует его излучение. Тогда ищи иголку в стоге сена!

Мишель сообщает, что глубина снова увеличилась до 2540 метров.

- Значит, мы не над центральным вулканом, - говорит Ле Пишон, - Это ясно.

Фробервиль стравливает несколько литров бензина. Погружение продолжается, но теперь гораздо медленнее.

10 часов 49 минут. Батискаф на глубине 2450 метров. Метрах в ста под килем батискафа лежит дно. Звонит аппарат TUUX. "Марсель ле Биан" сообщает, что "Архимед" теперь уже находится к югу от маяка, совсем недалеко. В гондоле взрыв ярости. С ума можно сойти! Три четверти часа назад с поверхности говорили, что "Архимед" зашел севернее маяка.

- Мы бродим вокруг да около! - объявляет Ле Пишон. - Я подозреваю, - возбужденно добавляет он, - что нам неправильно сообщают место. Взгляните на экран гидролокатора: гребни возвышенности тянутся с севера на юг слева от нас. Слева от нас, - повторяет он. - По-моему, это центральный вулкан, и он южнее нас. Я предлагаю сделать полукруг.

Фробервиль некоторое время колеблется. Он принимает решение вновь двигаться к северу на малой скорости, выжидая, какое местоположение батискафа укажет "Марсель ле Биан" в очередной раз.

11 часов 26 минут. "Архимед" идет на глубине 2500 метров. Гидролокатор Страцца указывает, что ровно в 100 метрах под ним дно. Следовательно, общая глубина океана здесь увеличилась. "Бесполезно продолжать дальнейший путь, - думает Фробервиль. - Ле Пишон, видимо, прав".

Под действием активного руля "Архимед" тяжело разворачивается на 180º. Вот уже два с половиной часа, как батискаф находится под водой. Четверть своего заряда батареи уже истратили. А цель по-прежнему не опознана...

- Маяк! В тот же миг в гондоле раздается характерное "бип-бип". Для трех подводников этот звук металлического тембра звучит как волшебная мелодия.

- Он в 900 метрах, точно к югу, - говорит Мишель.

На экране гидролокатора отчетливо видна светящаяся точка, которая вспыхивает при каждом прохождении обегающего луча излучателя.

11 часов 30 минут. Напряжение спадает. Фробервиль задает самому себе вопрос, как эта святая DUVA могла давать такие ложные показания. Правда, то, что ее расчеты весьма приблизительны, общеизвестно. Но тут ошибка превысила допустимые границы.

Такой же вопрос возник и у Мишеля. Будучи искушенным специалистом по электронике, он предлагает объяснение: донный рельеф настолько сложен, что приемник гидролокатора принимает не прямой сигнал, а отраженный от скалистых стен. Отсюда, естественно, погрешности в расстоянии и азимуте. Экран гидролокатора Страцца забит тревожными сигналами. Из 900 метров, которые остается пройти вниз, 100 последних грозят быть очень трудными.

- Мишель, гляди в оба, - предупреждает Фробервиль. - Уже потеряно слишком много времени. Я прибавлю ход.

Молочное пятно на экране словно загипнотизировало Мишеля.

- Хорошо, - говорит он, - будь готов к быстрой остановке батискафа, если я обнаружу препятствие.

Для большей безопасности Фробервиль включает все двенадцать наружных светильников и приникает к центральному монокуляру. Световой конус теряется в ночи. Ничего нельзя разглядеть.

11 часов 40 минут. Гидролокатор указывает, что до дна остается 120 метров. Маяк приближается. Его сигнал медленно перемещается к центральной точке экрана.

- Впереди справа крупное препятствие, - предупреждает Мишель.

Ле Пишон, следящий за гидролокатором, говорит, что дно приближается очень быстро. Он объявляет: 80 метров... 60... 50...

- Внимание! - выкрикивает он. - 20 метров!.. Сейчас сядем! Фробервиль пытается остановить батискаф, дав задний ход. Но по инерции он еще продолжает спускаться. Пилот вперяет взор во мрак. Ничего не видно. Тем не менее дно рядом.

- Маяк в 300 метрах справа от нас, - говорит Мишель.

Он, безусловно, над ними, на склоне или на вершине холма, который возник перед "Архимедом".

- Что будем делать? - спрашивает Фробервиль. - Сядем здесь или поднимемся повыше, чтобы оттуда взять курс прямо на маяк?

Второе решение надежнее, но оно означает потерю драгоценного времени и очередной порции балласта...

- Давайте садиться, - предлагает Ле Пишон. - Цель близка, и до нее можно добраться по дну, мне не терпится увидеть, на что оно походит, это дно.

Выпустив немного бензина, батискаф медленно-медленно пошел на снижение. Мишель постоянно сообщает расстояние до места посадки - 20 метров, 15 метров, 10 метров. Ле Пишон и Фробервиль не отрываются от своих монокуляров. Они так напряженно всматриваются, что резиновые ободки врезались в глазницы и оставили на них красные круги. Первым заметил дно Фробервиль.

- Перед нами вертикальная стена, смотри, - крикнул он.

Голос его выдает некоторое волнение. Еще бы! Перед его глазами было то самое дно рифта, которое он силился представить себе в течение многих лет...

Батискаф продолжает спуск носом к этой вертикальной стене, которая угадывается в десятке метров и которая довольно быстро приближается.

- Недавнего происхождения, как и все вокруг. Она сползла со склона. Можно подумать, что лава продолжает течь, - развивает свою мысль Ле Пишон.

Перед акванавтами вырисовывается гигантский каскад лавы, сбегающей с почти вертикального склона и словно внезапно застывшей под взмахом волшебной палочки.

Течение относит батискаф все ближе к стене. Спуск продолжается. Ле Пишон зачарованно шепчет:

Теперь он отчетливо различает черные трубы; некоторые из них достигают метра в диаметре. Покрывающий их очень свежий стекловидный слой под лучами прожекторов блестит, как агат. Через каждые десять секунд лава на мгновение оживает под огнем фотовспышек.

Все еще под впечатлением нарисованной Муром картины расползания лавы под водой, Ле Пишон живо представил себе это грандиозное действо - рождение представшего его взору лавового каскада.

Какую фантастическую симфонию Нового Мира играл этот орган в момент первого появления лавы? В ночи, озаренной золотыми и кровавыми бликами, раскаленная лава должна была просачиваться на поверхность дна, бить ключом, вздуваться по краям трещин, прорезавших рифтовую долину и покрывших мучившуюся родами землю сплошными рубцами. Лава наступала огненными каскадами; холод и давление свернули их в длинные вертикальные трубы. Адские котлы, где бурлит минеральная каша, выбрасывали все новые и новые порции лавы по отходящим от них трубам. И каждая труба издавала звуки, соответствовавшие ее размерам... Гимны окутанного мраком собора... Их исполнение сопровождалось взрывами, обвалами иссякших и раздавленных труб, шипением воды, превращающейся в пар при соприкосновении с лавой, сухим треском стекловидной корки, которая разрывается под давлением расплавленных пород, глухими ударами обломков подушек, которые откалываются, катятся вниз по склону и усеивают его четками из жидких лавовых капель, превращающихся при соприкосновении с водой в шарики или сверкающие стеклянные нити.

Фробервиль возвращает Ле Пишона в сегодняшний день словами:

- Пусти меня к монокуляру. Мы почти на дне. Я попытаюсь сесть у подножия склона.

Ле Пишон снова переходит на левый борт. У подножия крутизна склона не так уж велика - 40 или 50º, но выше он превращается в вертикальную стену. В иллюминаторах черный блеск застывшей лавы сменился интенсивным синим цветом. Осторожно, сантиметр за сантиметром, Фробервиль умащивает на этом выступе неустойчивое хрупкое днище батискафа. "Архимед", правым бортом прижавшись к скале, улегся вдоль стены, которая сориентирована в направлении северо-восток - юго-запад. Раздается неприятный скрежет обшивки.

- Никак не выбрать удобного положения, - сквозь зубы цедит Фробервиль, - Поверхность очень крута. Я скольжу. Надо сниматься.

- Течение сзади толкает меня к стене, а я этого не люблю.

Между органными трубами видны крупные подушки, одна из которых, особенно большая, выглядит развороченной, выпотрошенной. Дно усеивают стекловидные обломки. В углубление забилась рыбка макрурус. Белая губка раскинула свою чашу на кончике тонкого стебля длиною почти в метр.

На циферблате 12 часов 13 минут. Подводный аппарат погрузился на 2539 метров. Пилот сбрасывает еще немного балласта. Батискаф набирает высоту, чтобы сделать петлю влево и удалиться от стены. Фробервиль ищет более отлогое место, где можно было бы пристроиться как следует. В темноте еле проступают лавовые скалы.

Опять просматривается дно. Здесь у него совсем другой вид. Это осыпь, которая состоит из удивительно одинаковых по размеру обломков породы. Нечто вроде балласта, насыпанного поверх земляного железнодорожного полотна. Крутизна склона равна примерно 45º.

- Это обломки разбитых подушек. Смотри, Фроб, тут четко видны структуры радиального остывания. Мы у подножия осыпи перед фронтом лавового потока, о котором говорит Мур.

"Архимед" аккуратно совершает посадку, около метра скользит на брюхе и наконец устраивается в углублении дна. На этом участке, где лава дошла до подножия склона, среди груды обломков, накопившихся перед потоком лавы, видны огромные подушки, совсем неповрежденные. Кажется, что они отделились от оконечностей "труб", как капли сока от стебля. Тонкий налет "морского снега"- каких-нибудь несколько миллиметров - покрывает склон. В складках слой "снега" потолще, до нескольких десятков сантиметров. Этот белоснежный ил, откладывающийся в среднем по 3 сантиметра за тысячелетие, - остатки манны небесной: постоянно падающего из поверхностных слоев планктона, которым питаются все живые существа, населяющие глубоководное ложе океанов. Здесь ил состоит главным образом из скелетов крошечных, величиной с песчинку, известковых растений - глобигерин. Они-то и образуют ковер, сверкающий белизной.

Перед иллюминатором гигантская горгонария распростерла свои окаменелые щупальца. Хрупкая и вдохновенная статуя протягивает руки навстречу ночи, словно бог Шива, скрытый во мраке таинственного храма. Тем не менее, этот громадный каменный цветок, как бы застывший навеки, живое существо. Подобно большой губке, что виднеется немного далее справа, он принадлежит даже не к миру флоры, а к миру фауны: цветок этот, горгонария, растет, питается, дышит, умирает. И то создание, что раскинулось перламутровым волокнисто-ворсистым букетом величественной красоты, - тоже живое. Течение заставляет его трепетать, подобно тем королевским веерам, которые некогда изготовлялись из страусовых перьев.

И, наконец, "тюльпан", изящное растение, словно изваянное из белого фарфора. Оно свешивает головку на конце длинной гибкой веточки, изображая балерину в крайней точке ее прыжка.

Тут целый сад из мира сновидений, без лишнего украшательства, строгий, четкий по своему геометрическому рисунку и фантасмагорический по обилию белых красок, которые выхватываются на мгновение из мира сумерек полусветом Авроры. Для чего вся эта красота, эта гармония живых форм, этот перелив красок, запечатленные на порошке ила, который покрывает груду черных скал подобно горностаевой мантии?

12 часов 25 минут. Глубина 2550 метров. Ле Пишон выходит из состояния созерцательности...

- Попытайся добыть кусочек этой прекрасной подушки. До нее рукой подать, вон она, рядом с толстой губкой.

- Мишель, попробуйте взять образец сами. Я выдохся.

С момента прибытия на дно Фробервиль не прекращал маневрировать, удерживая тяжелый дирижабль в двух-трех метрах над склонами, которые ощетинились острыми пиками. Он боролся с сильным течением, которое все время сносило его к скале. Его руки не знали покоя, переходя от рычагов, управляющих тремя двигателями, то к клапану, стравливающему бензин, то к электромагнитному счетчику. Ему беспрерывно приходилось корректировать позицию батискафа: уклонение вправо, подъем, возврат на прежний курс, преодоление бугра...

За много лет у него родилось шестое чувство, которое позволяет угадывать, как расположены борта и корма подводного аппарата по отношению к препятствиям.

Он счастлив, по-настоящему счастлив, потому что теперь знает, что батискаф, в некотором роде его приемный сын, презрительно причисляемый многими к разряду толстокожих животных, способен передвигаться в условиях чрезвычайно сложного рельефа и хорошо выполнять любое задание.

- Знаете, что мне сказал один очень известный исследователь перед самым походом? - открывается он Мишелю и Ле Пишону: "Мой бедный друг, представьте северную стену вершины Дрю (Один из пиков в горном массиве Монблан. - Прим. перев.) ночью, в крепкий ветерок. Что бы вы сказали мне, если бы я дал вам дирижабль и потребовал от вас сесть в гондолу и добыть скальные образцы при свете карманного фонарика?"

В 12 часов 52 минуты огромный обломок подушки занял надежное место в контейнере-накопителе. Мишель пользуется передышкой, чтобы настроить плохо работающую телевизионную аппаратуру. "Короткое замыкание", - думает он. Время возобновить движение к маяку, который, по предположению членов экипажа, стоит на гребне одного из холмов во впадине, может быть, представляющей собой кратер. Сначала надо будет вскарабкаться по отвесной стене от подножия фронта лавового потока, где расположился "Архимед", а потом, безусловно, снова придется спускаться вниз.

Цель обследования - проверить, действительно ли возвышенность представляет собой первичную вулканическую постройку, - иначе говоря, вулкан, образованный лавой, которая вытекала из трещин и возвела здание, еще не разбитое, не искромсанное, не надстроенное, не обрушенное, не изборожденное трещинами, или, как говорят геологи, "разломами", под действием сил растяжения.

- Все подтверждает, что мы видим вулкан, который еще совсем недавно был очень активным и на вершине которого происходило обильное извержение лавы.

- Как ты объясняешь наличие этих лавовых каскадов? Почему фронты лавовых потоков образовали вертикальные стены? - спрашивает Фробервиль.

- Признаюсь, что я не могу ответить на твой вопрос. Это большой сюрприз. Если бы мы засекли такую стену эхолотом, то наверняка связали бы ее со сбросом, - сказал Ле Пишон.

Мишель обращает их внимание на экран аппарата Страцца, на котором явственно видна вулканическая природа стен. Они вовсе не прямолинейны, какими могли бы быть стенки разломов. Напротив, они образуют серию закругленных фронтов, расходящихся от южной вершины.

- Каждому закруглению соответствует этап продвижения лавового потока, а мы сейчас находимся на восточной окраине великолепного закругления, ориентированного с востока на запад, - заключил Ле Пишон.

13 часов 10 минут. Фробервиль занимает свое место за пультом управления:

Фронт лавы, ориентированный в направлении северо-запад - юго-восток, в этом месте образует почти вертикальный обрыв высотой более 50 метров. Ле Пишон в озарении безостановочно диктует свои наблюдения.

Фробервиль сначала пытается подняться только лишь с помощью вертикальной тяги винта, все уклоняясь влево. Безуспешно! Приходится сбрасывать балласт. После трех попыток оторваться от грунта батискаф остается на том же самом месте. С подъемом ничего не выходит.

- Фроб, тут наверняка уступ, возьмем в сторону...

Фробервиль дает задний ход и сбрасывает новую порцию балласта.

Батискаф действительно царапает обшивку о скалу. Сохраняя спокойствие, акванавты оценивают эффект соприкосновения с внешним миром по силе скрежета. У Фробервиля брови заплыли потом, а колени стали свинцовыми. Ле Пишон прерывает запись наблюдений на магнитофонную ленту.

- Причаливаем к какому-то берегу (sic!)... - говорит Фробервиль. - Я не слишком понимаю, что это. Возможно, верхняя часть лавового потока...

Еле проклевывающийся пейзаж ни на что не похож. Батискаф блуждает в ночи.

И действительно, великолепная белая-белая горгонария укрепилась на вершине разбитой подушки, внутренность которой выдает структуру постепенно застывавшей лавы.

Эту неожиданную новость доставляет Фробервиль. Так и есть: перед акванавтами вырастает лес из фаллосов. Это не дно Атлантики, а просто-таки воскрешенный Делос. Что за странный культ установила здесь природа! Некоторые фаллосы раскололись. По склонам сползает лавовая начинка.

- Весь этот пейзаж круто уходит вниз по левому борту. Скала от нас по пеленгу 330º. Мы поднялись на 10 метров... - продолжает диктовать Ле Пишон.

Фаллосное образование, называемое также слоновым хоботом, на склоне горы Венера, глубина 2750 метров. Слоновый хобот — один из характерных видов почечного ландшафта.

Вместо только что виденных массивных органных труб правильной формы лавовый поток представляет теперь хаотическое переплетение трубок, то прямых, то искривленных, перекрученных, разломанных и выпотрошенных. Здесь лава вытекала через трещины на ее поверхности (кракелюры) и, мгновенно застывая, порождала подобия почек, волокон, наростов, корочка которых в свою очередь лопалась. Эти кракелюры, эти окаменевшие потоки дали три ландшафтные разновидности: "органные трубы", затем "фаллосы" и, наконец, "пальчики", или "пальцы ног", как их будут называть американцы. А весь пейзаж французы окрестили "лавовой требухой".

- Курс 240º. Я сделал снимок, - говорит Ле Пишон. - Лавовая требуха, разлитая по склону. Здесь фронтальная зона выхода расплавленной массы. Голову даю на отсечение!

- Милая-премилая требуха, и к тому же - анфас. Чудесный будет снимок!.. Слева синева (sic!).

Не отрываясь от бинокля, Фробервиль подает реплику:

- Ты видишь, какой чудеснейший Nematonurus armatus сопровождает нас в течение всего подъема?

Это рыбка длиной сантиметров пятьдесят, вся черная, с безобразной квадратной головой и огромным спинным плавником, который снабжен шипами. Рыбка оторвалась ото дна и держится в свете прожекторов, который, судя по всему, ее не беспокоит. Медленно колеблется, как флаг на легком ветру, ее длинный хвост.

- Ага, испугалась моей фотовспышки, улепетывает, - говорит Фробервиль. Следовательно, эта животинка все же реагирует на свет.

На дне, в нескольких метрах от рыбы, распростерся жирный скат. Он бледно-розовый, с беловатыми пятнами.

- Здесь более рыбное место, чем дно Средиземноморья, - замечает Мишель, который лишен возможности созерцать пейзаж, но прислушивается к разговору и комментариям товарищей.

Скат уставился на непрошеного гостя, расправил свой хвост и равнодушно удалился в темноту, сделав несколько грациозных движений плавниками.

"Архимед" продолжает карабкаться вверх вдоль не очень крутого склона. Затем течение снова прибивает его к почти вертикальному склону. Ле Пишон диктует:

- Мы не более чем в двух-трех метрах от вершины. Уже видны необычные детали, огромные подушки, целый ряд огромных продолговатых подушек...

Опять. Акванавты скоро привыкнут к этому зловещему скрежету. На какое-то мгновенье батискаф словно застопорил ход, и облако ила застлало иллюминаторы. Затем резкий толчок... Аппарат свободен. Ле Пишон продолжает говорить, не обращая внимания на стиль и последовательность изложения:

- Обшивкой задели грунт. Передо мной захватывающее зрелище: скопище огромных, очень свежих надтреснутых подушек. Постоянно задеваем обшивкой о скалу, но зато я успеваю сделать удивительные фотоснимки... (Фробервиль прибит течением к стене.) Фотоснимки века... Весьма странно. Он не может выбраться... Выбрался, снова двигаемся... Глубина 2502 метра. Я своего места не уступил бы и за целое царство (sic!). Величественный фронт лавового потока, только-только образовавшийся... Ой, краб! Он недоволен.

Крупный краб, приподнявшись на лапах, изготовился к атаке, нацелив клешни на батискаф. Его свирепые глаза, посаженные на стебельки, вращаются во всех направлениях. Шум и целое облако поднятого со дна ила заставили краба вылезти из своего логова.

- Все в порядке, мы вырвались, - спокойно говорит Фробервиль.

Пилот не разделял восторгов Ле Пишона, который готов был застрять у стены навечно. Чтобы окончательно выйти на свободу, он подработал активным рулем. "Архимед" сразу же взмыл вверх, и вскоре стена исчезла из поля зрения.

13 часов 47 минут. "Архимед" снова на уступе, идет в 5 или 6 метрах ото дна. Глубина 2500 метров. Курс на запад. Большие сферические подушки, отчетливо растрескавшиеся. Иногда они достигают нескольких метров в диаметре. В свете прожекторов они походят на гигантских черепах, уснувших под снежной пеленой. Эти сферические подушки получили название "кусто" (По имени известного французского океанографа Жака-Ива Кусто, который первые выходы на научно-исследовательском судне "Калипсо" совершил в Красное море (1951-1952 гг.). - Прим. перев.), потому что они впервые были сфотографированы в рифте во время экспедиции научно-исследовательского судна "Калипсо", которое спускало на дно фотокамеру на кабеле. Американцы, желая доставить нам удовольствие, позаимствовали наш термин, но ошибочно применили его к тем разновидностям, которые у нас известны как "фаллосы"! После трехмесячных дебатов стороны решили не давать вулканическим образованиям имена знаменитых исследователей. На дне рифта больше не поселятся кусто, тазиевы или Викторы!

Во всяком случае эти подушки - как бы они ни назывались - мы будем неизменно встречать на террасах и вершинах, причем часто они связаны между собой трубами. Через эти трубы они до своего затвердения иногда опорожнялись, порождая причудливые пещеры, в которых сверху свисают сталактиты из застывшего стекла и часто видны разные уровни истечения лавы. Мишель неожиданно оповещает:

От поверхности моря подводный аппарат отделяет сейчас 2485 метров. "Архимед" следует в 5-6 метрах ото дна. Он круто разворачивается влево, чтобы лечь курсом на юг, к пресловутому маяку. Мешает сильное встречное течение, вода не очень прозрачна. Такое впечатление, что она замутнена мельчайшей иловой суспензией. Ле Пишон диктует:

- Мы в толще воды. Дно скрылось под килем. Внезапно, и ушло примерно на 60 метров. Мы находимся на том же уровне, с какого стартовали после первой посадки.

Продвигаясь на юг, "Архимед" за несколько минут покрывает 60 метров. А, только что, идя на запад, он передвигался с большим трудом. Батискаф достигает террасы, покрытой подушками "кусто" и крупными осадочными дюнами, ориентированными в меридиональном направлении; дюны удивительно похожи на прибрежные.

Гидролокатор Страцца показывает, что овальная терраса диаметром примерно 30 метров со всех сторон ограничена скалой. Возникает вопрос: не кратер ли это? В скале, с юго-восточной стороны, заметно лишь одно отверстие.

Течение препятствует маневру, и батискаф постоянно сносит. Мишель просит обратить внимание, что при большой скорости стала ощущаться резкая вибрация. Может быть, когда цеплялись за дно, повредили лопасти винта? Фробервиль напрягает слух:

- Это несерьезно, - откликается он. - Смотри, Ле Пишон, смотри, какой утес! - возбужденно восклицает он, меняя тему разговора. - Подожди, я скользну влево, и мы медленно обойдем его. Вот мы уже с ним на траверзе. Курс 185º.

Снова вертикальная стена меридионального простирания. Эхолот указывает, что она обрывается 50-метровым уступом к третьей площадке, пока что самой глубокой, лежащей приблизительно на глубине 2600 метров. Лестница под стать Титану. Вдруг Фробервиль восклицает:

- Тысяча чертей! Батарея! Она садится. В ней не более 106 вольт. А по правилам, ее напряжение не должно падать ниже 105. Нам остается самое большее полчаса. Что будем делать?

С самого начала погружения "Архимед" не прекращал маневрировать, включая при этом все светильники, и потребление электроэнергии значительно превысило предусмотренную норму. Совершенно очевидно, что до злополучного маяка так и не удастся добраться, хотя он совсем рядом. Ле Пишон чуточку колеблется и высказывает свое пожелание:

- Давайте спустимся. Я хочу знать, как выглядит эта стена.

"Архимед" медленно набирает вес, в последний раз стравливая бензин, и вдоль скалы погружается в ночь. Ле Пишон сообщает в микрофон:

- Сказочный обрыв, совершенно сказочный. Почти вертикальный. Это пропасть.

"Архимед" осторожно спускается. Его корма медленно отходит от стены. Типично вулканический рельеф. Без каких-либо следов разлома и других тектонических процессов...

- Отклонись, Фроб, отклонись, сейчас заденем!

Нос "Архимеда" проходит впритык к скале, выросшей на пути подводного аппарата, но все же не касается ее.

- На экране Страцца отчетливо виден на склоне вулкана лавовый поток, на протяжении 100 метров спускающийся в виде двух последовательных ступеней...

- Мы приближаемся ко дну. Видна осыпь, но склон остается еще чрезвычайно крутым... Так ты, Фроб, никогда не сядешь, нужно найти более ровное место!..

- Что значит - не сяду? Вот, пожалуйста, - отвечает Фробервиль и несколькими оборотами винта подает батискаф вперед.

"Архимед" причалил носом к склону, а кормой повис в "пустоте"... Склон напоминает тот, что встретился в начале погружения: он завален, как полотно железной дороги, равновеликими осколками подушки. Почему у этих камней одинаковая величина? В чем тут причина? Вопрос остается без ответа.

Мишель оставил свои приборы и занялся телеманипулятором при одном включенном светильнике, так как надо было экономить электроэнергию. Немало пришлось повозиться, прежде чем он, наконец, переправил в контейнер-накопитель прелестный кусок подушки.

- На вольтметре 102 вольта, - объявляет Фробервиль. - Лимит энергии, гарантирующей безопасное возвращение на поверхность, перерасходован. Надо подниматься.

Ле Пишон ворчит. Он огорчен. Ему хотелось бы продолжить исследование, но он обязан прислушаться к голосу рассудка.

14 часов 13 минут. Фробервиль связывается с поверхностью:

- "Ле Биан"! Я "Архимед". Наши батареи совсем садятся. Просим разрешения подняться.

Фробервиль сбрасывает немного твердого балласта, ровно столько, сколько нужно, чтобы начать медленный подъем вдоль лавового потока, который Ле Пишон просматривает в последний раз. Магнитофонная лента тоже подходит к концу. Он успевает еще записать: "Потоки молодые, очень молодые с почти вертикальным фронтом. Внизу - осыпь, которая..."

Все. Кассета пуста. Теперь это уже не имеет значения.

На часах - 14 часов 56 минут. Фробервиль сбрасывает большую порцию балласта. Дно затушевывается и исчезает. Светящееся пятно маяка на экране Страцца остается единственным звеном, которое еще связывает их с только что открытым сказочным миром. Три акванавта устали. Они взмокли, лица изборождены струйками пота. В первые минуты подъема никто не промолвил ни единого слова. Перед глазами еще стоят очертания рельефа, который до них не видел ни один человек.

Мишель нарушает очарование, достав из мешка, спрятанного под эхолотом, сандвичи с печеночным паштетом и бутылку бургундского.

Вечером после первого погружения на борту "Марселя ле Биан" настоящий праздник. Инженеры и моряки ликуют.

Хотя способность батискафа производить серьезную работу в таком сложном рельефе, как рельеф рифта, многими подвергалась сомнению, он с честью выдержал экзамен. И все-таки, утверждает Фробервиль, сидя перед бутылкой шампанского, навигационные трудности в рифтовой долине оказались даже большими, чем могли предполагать самые отъявленные пессимисты.

Ни одной пяди ровной площади, кругом вертикальные стены, пропасти, чудовищные нагромождения лавы. Что ни метр движения - то схватка со скалой. "Это не судовождение, а альпинизм!"- утверждает Фробервиль. Корпус подводного аппарата только что проверили водолазы, он сплошь покрыт ссадинами - свидетельство первой славной битвы. Ура "Архимеду"! Как сейчас гордились бы им Уо и Вильм! (Первый командир и первый конструктор батискафа. - Прим. авт.) Что касается Фробервиля, то он на седьмом небе, поскольку он не только довольствовался "прогулкой на дно", но и доставил несколько сотен фотографий, заманчивый пакет данных, зарегистрированных на центральной установке, два прекрасных образца скальных пород... А как только он обнаружил маяк, то все время знал свое местоположение с точностью до десятка метров. Именно это держит в приподнятом настроении его и всех ученых, которые уже приступили к воспроизведению на карте пройденного "Архимедом" пути.

Но одна проблема так и остается нерешенной - течения. Из-за поверхностного течения, мало бравшегося в расчет при старте, батискаф чуть не заблудился. В дальнейшем придется с ним считаться. Это ахиллесова пята программы... В идеале подводный аппарат тоже следовало бы снабдить акустическим маяком, так чтобы он o постоянно мог точно определять свое местоположение начиная с момента ухода под воду. Такое усовершенствование будет внедрено в 1974 году.

А пока приходится полагаться исключительно на несовершенную гониометрию аппарата DUVA и на расчеты, которые моряки и пилоты делают, учитывая сложное взаимодействие ветра и течений на разных глубинах. Тем не менее отклонение батискафа с момента отдачи буксирного троса и до момента посадки следует определять более точно.

Что же до придонных течений, то они явно сильнее, чем предполагали. С ними шутки плохи, очень плохи... Боб Баллард слушает, и ему становится не по себе. Нелегко придется "Алвину" в следующем году.

Роже Экиньян не принимает участия в застолье. Он удалился на палубу и, как гранильщик, держит на коленях самый крупный из двух базальтовых образцов, который менее двух часов назад лежал 2600 метрами ниже в оконечности большого застывшего потока, касаясь величественной горгонарии. По этому осколку подушки хорошо видно, как проходило затвердение породы. Основное черное ядро с сероватым отливом, усеянное кристалликами оливина, походит на драгоценный камень. С лупой в руке - ни дать ни взять амстердамский ювелир - Экиньян увлеченно рассматривает стекловидный слой толщиной 4-5 миллиметров, блестящий, как агат.

Складки, образованные подводными течениями на глубине 2695 метров по краям плато на юге трансформного разлома. Две губки в форме амфоры, носящие название корзинки Венеры. В их полых цилиндрах селятся сожители — крабы, креветки, питающиеся органическими частицами, которые доставляют придонное течение. Горгонарии.

- Никаких видимых изменений, - размышляет он вполголоса. - Разве что тонкий налет марганца. Очень-очень свежий образец!

"Очень свежий" для Нидхэма и Франшто, которые склонились над ним, означает несколько тысяч лет, иначе говоря, время, необходимое для того, чтобы стекло, отвердение которого проходило достаточно быстро, препятствуя тем самым образованию и разрастанию кристаллов, только начало претерпевать интенсивные механические и химические преобразования. Часть этого стекла разбивается и опадает в виде пластинок. А то, что остается, последовательно превращается в глинистый минерал палагонит. Одновременно на его поверхности откладывается марганцевая пленка по три микрона (три тысячных миллиметра) за тысячу лет.

Возраст коренных пород, с которыми ученые обычно сталкиваются, исчисляется сотнями тысяч или миллионами лет. Они претерпели такие глубокие преобразования, а марганцевая оболочка достигает такой толщины, что иногда трудно, а то и невозможно распознать их изначальную структуру. Скальные породы покрыты блеклым налетом, который все более их маскирует.

Кусок, находящийся в руках Экиньяна, живо отражает свет; он необычайно свеж, как говорят геологи. Следовательно, центральная гора является очень молодой вулканической зоной. Вот добытая истина, и она крайне важна.

Так приятно представить, что эта гора возносится на границе между двумя литосферными плитами - Африканской и Американской, - в той зоне, где образуется новая земная кора.

Поэтому ученые должны радоваться. И они радовались. Преодоленные технические трудности их более не интересуют. Теперь их вдохновляют новые проблемы, требующие своего разрешения. Они очутились в положении узника, который много лет вынашивал план побега и вдруг чудесным образом получил в руки молот и зубило, чтобы пробить стены своей тюрьмы. Понимая трудность и сложность предстоящей задачи, он спрашивает себя, действительно ли план, который он так долго обдумывал, позволит ему вновь увидеть свет божий - и за то короткое время, которым он для этого располагает.

Вот в чем вопрос, говорили в этот вечер ученые. До сих пор невольники косвенных методов исследования, они получили теперь средство, позволяющее им проникнуть на самое дно и приоткрыть завесу, за которой скрывается тайна образования земной коры. Но как быть с планами, обсуждавшимися два года? Действительно ли они хороши? В какой зоне надо сосредоточить поиски? На Центральной горе? Конечно! Но съемка местности, произведенная судном "Д'Антрекасто", охватывает участок длиной от 10 до 15 километров. Какие районы, выбранные для обследования в 1973 году, окажутся самыми "красноречивыми"?

Как всегда в таких случаях, наиболее компетентные люди менее всего уверены, в каких точках следует начинать поиск и особенно, каким методом. Дэвид Нидхэм и Жан Франшто несколько месяцев детально знакомились с данными об этой зоне рифта, полученными на научно-исследовательском судне "Жан Шарко" в 1972 году. Дно долины, или, как они его еще назвали, внутреннее днище, является основным предметом их разговоров, которые за бутылкой красного вина и банкой сардин затягиваются до 3, а то и до 4 часов утра. Сначала к ним было присоединился вахтенный офицер, сидевший в кают-компании до заступления на дежурство. Но на вторую ночь он благоразумно удалился к себе.

- Этих двух одержимых невозможно заставить говорить о чем-нибудь, кроме как о булыжниках. Сыт по горло! - признался он вахтенному матросу.

На памяти моряков благоговейный ритуал ночного бодрствования с легкой закуской на столе никогда не нарушался столь эзотерическими беседами.

Однако для Франшто и Нидхэма они стали настоятельной потребностью.

Кто может опровергнуть, говорили они, что в пределах внутреннего днища не существует других ныне активных центров вулканизма? Разве внутреннее днище не является той пограничной зоной, в которой вулканизм с течением времени распределяется по воле случая? Кроме того, развивали они свою мысль, еще не очевидно, что сама Центральная гора является единственным продуктом вулканизма. Возможно, здесь произошло поднятие дна, сопровождавшееся образованием трещин и вулканическими извержениями. Тогда получила бы объяснение резко выраженная вертикальность восточных склонов вулкана.

Здесь представлен склон краевого поднятия с западной стороны, глубина 2590 метров. Подушки погребены под слоем глобигеринового ила.

Потому что, безусловно, именно в этом состоял сюрприз первого погружения. Никто не предвидел такой морфологии и такого распределения вулканических форм с их головокружительными - более 50 метров высотой - фронтами лавовых потоков.

Чтобы ответить на эти вопросы, были организованы шесть последовательных погружений. После решения каждой задачи предусматривался кратковременный заход в порт Понта-Делгада.

Во время этих погружений было обследовано 9 километров дна рифтовой долины, собрано 90 килограммов образцов пород и сделано более 2000 фотоснимков. 6 сентября ввиду непогоды "Марсель ле Биан" в последний раз в 1973 году берет курс на Понта-Делгада. Франшто, 12 августа сменивший Ле Пишона на посту научного руководителя операции, составил совместно с другими исследователями месячный отчет о проделанной работе. Этот отчет показывает удивительную ее результативность. Но перечень вопросов, возникших уже в ходе предварительного анализа полученных данных, намного превзошел первоначальный план, составленный в конце июня. Вот она, достославная вечная неудовлетворенность ученых умов! Этому никто не удивляется. Удивительной была бы противоположная крайность.

Таким образом накапливаются знания об этом районе рифта. Центральная гора теперь достаточно хорошо обследована. Франшто 21 августа долго пребывал на ее восточном склоне. Так он открыл стену высотой более 100 метров, ориентированную в меридиональном направлении и состоящую из гигантского комплекса "органных труб". Прямо настоящий собор с базальтовыми стенами и сумеречными сводами... 8 августа Беллеш прошел над вершиной. Четырежды пересекая гребень вулкана, он установил, что здесь можно говорить о демаркационной линии между лавовыми потоками, стекавшими в разные стороны. Западные склоны ему показались менее крутыми, более правильными, чем восточные, образованные из вертикальных уступов высотой от 50 до 100 метров. На вершине он обнаружил очень тонкие трещины. Трещины, из которых изливается лава? Из-за отсутствия убедительных доказательств ученые сделали более осторожный вывод: они объясняют происхождение этих трещин сжатием, которое сопровождало остывание лавы. В 1974 году окажется, что они были слишком робки в своих выводах... Экиньян наконец исследовал юго-западный склон.

Что касается Балларда и Шемине, то они пересекли и тщательно осмотрели впадину, которая находится у подножия вулкана с восточной стороны. Они увидели там прямолинейные структуры, лишенные каких бы то ни было закруглений, ряд уступов, ориентированных в меридиональном направлении и тянущихся, как пальцы, к северу. Шемине нанес на карту изумительную вертикальную трещину на склоне одного из этих "пальцев". Здесь, вне всякого сомнения, речь идет уже о ландшафте глубоко преобразованном и испытавшем тектонический "контроль", который связан с силами растяжения, действующими в широтном направлении. Впрочем, при всей своей молодости, эти породы напоминают более древние.

Резонно допустить, что Центральная гора является самой молодой зоной, зоной, где образуется новая океаническая земная кора в этой части внутреннего днища. Сама же гора предстает в образе гигантского вилка цветной капусты. Разрастаясь, она раскалывает поверхностный слой, в результате чего через образовавшиеся трещины просачивается лава. Просачивание раскаленной массы создает в свою очередь почковидные натеки, которые, тотчас же затвердевают. Затем все начинается снова...

Ученые научились распознавать вулканические формы, характерные для вершины и для террас, - те, что можно найти лишь на крутых склонах, и те, что образуются у их подножия. Но они толком ничего не знают о западной впадине, о краевых вершинах, окаймляющих внутреннее днище, о горах, возвышающихся по обе стороны внутреннего днища. Добытые образцы пород слишком малочисленны, чтобы на их основании можно было составить настоящую карту химического состава магмы, породившей в этой зоне коренные породы. Наконец, они ничего не знают о внутреннем днище с южной стороны Центральной горы, где, кажется, простирается длинная впадина. В 1974 году безработица им не грозит.

Экспедиция получила "документальный амулет": фотографию того, что называется Венерой рифтовой. Это подушка, которую Шемине открыл у подножия откоса, стыдливо прячущаяся в, своего рода, базальтовую нишу. Лавовый поток принял очертания сладострастного женского тела. Отныне маленький вулкан, называвшийся до сих пор Центральной горой, получил официальное наименование "гора Венера".

В этой же осыпи Шемине открыл и "разбитое яйцо". Это подушка почти безупречно овальной формы около метра высотой, которая отделилась от лавового потока, когда он был еще в совершенно жидком состоянии, и, приняв яйцеобразный вид, окаменела навеки.

А вот Боб Баллард привез более обжигающее воспоминание. Во время погружения 5 августа короткое замыкание привело к пожару в гондоле и сильному ее задымлению. В таком случае, согласно инструкции, члены экипажа обязаны воспользоваться кислородными масками, которые находятся у каждого под рукой; запас кислорода в них позволяет дождаться возвращения на поверхность. Баллард, соблюдая спокойствие, так и велел поступить своим товарищам. Труднее всего было дышать самому Бобу. Двое его компаньонов тотчас же с беспокойством заметили это. Он сначала покраснел, а затем стал фиолетовым. Арисменди, пилотировавший в тот день батискаф, увидел, как глаза американского геолога под очками маски полезли из орбит. Он явно задыхался. Под угрозой удушья он попытался сорвать маску, но более проворный Арисменди насильно натянул ее ему на лицо. И только тогда пилот понял причину бедствий Боба: он просто-напросто забыл открыть кран подачи кислорода! Положение было исправлено одним движением.

Позднее Боб Баллард признался, что у него остались очень неприятные воспоминания об этих долгих и ужасных секундах. Человек, опьяненный властью, сказал он не без юмора, зачастую разыгрывает из себя чародея, которому море по колено, однако неплохо, чтобы время от времени какой-нибудь непредвиденный случай умерял его гонор или, по крайней мере, указывал ему на его уязвимость. Человек подобен водяному пауку, что дерзко проникает под воду, захватив с поверхности пузырек воздуха, позволяющего ему там дышать. Стоит воздушному пузырю лопнуть, и прекрасная мечта превращается в кошмар.

Первая фаза операции "FAMOUS" завершилась в четверг 4 октября, когда "Марсель ле Биан" с "Архимедом" на буксире прошли фарватер Тулонского порта.

Впереди был целый год для подготовки ко второй фазе, которая представлялась самой важной.

Лето 1973 года: первые откровения