Радость борьбы

...Я проснулся от грохота. Что-то перекатывалось по верхней палубе. Скрежет и глухие удары гулко отдавались в тесном носовом кубрике водолазного бота. Катер сильно качало и дергало, в клюзе^* с надрывом скрипела якорная цепь. Лежа я особенно сильно ощущал волнение - то проваливался, плотно прижимаясь к койке, то какая-то сила поднимала и пыталась выбросить меня из нее. Открытый иллюминатор захлестнуло, и меня окатило соленой водой. Чертыхнувшись, задраил иллюминатор, плотно поджав заглушку. Не одеваясь, в резиновых шлепанцах и плавках я поднялся на верхнюю палубу через открытый люк.

^* (Клюз - отверстие в палубе и надводной части борта для пропуска якорной цепи или троса.)

Здесь было тепло. Вдали, на берегу, под редкими электрическими фонарями спал поселок. Доносилось могучее дыхание прибоя. Грохот на боте отвлек от созерцания моря и берега. По палубе катался пустой бидон из-под краски. Положил бидон в шлюпку, закрепил его, проверил крепление шлюпки. В кормовой части катера закрепил водолазный трап и водолазные станции, потравил якорь-цепь и снова спустился в кубрик.

Лег на сухую кровать. Катер с вытравленной якорной цепью уже не был таким прытким на нежданно пришедшей ночной зыби. Но как я ни пытался уснуть, сон не шел. Снова пошел на верхнюю палубу. Открыл камбуз и поставил на газовую плитку чайник. В ожидании пока закипит вода, я бросил на сухую палубу фуфайку, устроился на ней и погрузился в созерцание звездного неба. Незаметно подкрался сон. Проснулся от утренней прохлады. Светало. Ветра не было, но зыбь усилилась. Мысль о чайнике подбросила меня. Как ошпаренный я метнулся на камбуз. К счастью, на донышке еще бурлила вода.

Захлопали двери. Из водолазного поста один за другим вышли трое крепких парней, потягиваясь после сна.

- Пожевать бы чего-нибудь, - высказался Витька Васильев, двадцатипятилетний неунывающий парень с неизменным зверским аппетитом. Способный водолаз, но с ленцой.

- Не успел проснуться, а уж к ложке тянется, - ответил тридцатилетний старшина водолазной станции Валерий Дудин, обращаясь больше к своему одногодку и другу Анатолию Крылову.

Перекинувшись шутками, водолазы устремились через фальшборт в теплую зыбь моря. С удовольствием искупался и я. Потом, используя кранец, приспущенный за бортом, улавливая крен катера на зыби, мы по очереди поднялись на палубу.

Степаныч - немолодой капитан бота, молчаливый, внешне суровый, а в сущности добрый человек - уже связался с базой по радио. База давала штормовое предупреждение.

Мы быстро позавтракали и начали демонтировать кран-площадки. Их надо было отвести от прибрежного мелководья, где особенно опасна штормовая волна. Работу завершили к полудню, кран-площадки надежно поставили на якорь на открытом рейде, вдали от берега.

Наш помощник, маленький буксирчик по прозванию "бычок", на морской волне лихо заскочил в устье речки - хорошее укрытие от морской непогоды. Когда здесь идут дожди или тает снег в горах, кавказские речки и реки очень опасны, но сейчас горная речка была вполне мирной. Шторм крепчал, и мы не довели бы "бычка" в Геленджик на буксире.

Ветер был слабый, но зыбь, предвестница или отголосок сильного шторма, превратилась в тяжелую штормовую волну.

Это было непонятно, вызывало недоумение даже у нас, неплохо знавших море.

Водолазный бот дал прощальную сирену и взял курс на Геленджик. Море сердилось уже не на шутку. Было ясно: переход предстоит нелегкий. Все имущество закрепили по-штормовому. Задраили иллюминаторы, люки, двери, горловины. Команда и водолазы собрались на мостике.

Степаныч стоял у штурвала. Он был сосредоточен и немногословен. Моряки всегда умеют чувствовать опасность, а сегодня она была рядом. Но даже в самых сложных условиях на море всегда есть место для юмора. Витька Васильев, как обычно, что-то жевал и смеялся над небылицами, которые сам и рассказывал.

- Тебе бы, сынок, на берегу торчать надо. Там бы и потешал народ, а ты по морю "обязну водишь" да постоянно набиваешь свою утробу жратвой. Как мы тебя терпим на своей водолазной станции - для меня загадка, - сказал Анатолий, нахлобучив Витьке на глаза женскую цветную панаму, в которой он неизменно ходил летом на боте.

Витька не обиделся. Он дососал кусок сахара, шмыгнул носом, хитро прищурил глаза и сказал:

- А я добрый и веселый, в море без таких, как я, от тоски концы отдать можно. Меня беречь, Толя, надо.

Анатолий потрепал парня по плечу и улыбнулся.

В это время катер сильно зарылся в крупную волну. Соленые потоки воды окатили мостик, людей и надстройку. Шторм крепчал. Прошло полчаса, и вот первый порыв ветра засвистел в рангоуте и такелаже, забуянил над пеной волн. Напористый и горячий, он неистово налетал на бот, на хлябь морскую.

Очередная волна шумно прошлась по верхней палубе, сорвала и выбросила за борт шлюпку. Мы с грустью проводили ее взглядом, но спасать не стали - любое изменение курса могло окончиться бедой. Наш катер шел в штормовое море, удаляясь от скалистых берегов.

На траверзе^* поселка Джубга нас обогнал рыболовецкий сейнер. На ходу запросил, не нуждаемся ли в помощи, но мы верили в свой маленький водолазный бот. Сейнер, держась вдоль берега, прошел курсом на Геленджик. Нам же бортовая волна стала не по силам, и мы повернули на волну, в открытое море, лишь незначительно отклоняясь в сторону Геленджика. Когда налетает шторм западных румбов, все побережье от Туапсе до Геленджика становится негостеприимным для моряков. Только в Геленджикской бухте можно укрыться от любой бури. Поэтому мы, карабкаясь с волны на волну, держа курс в открытое море, все время отклонялись к Геленджику.

^* (Траверз - направление, перпендикулярное курсу судна.)

Над морем висит неплотная дымка. Небо без единого облачка, а море полно свирепой силы. Под ударами волн корпус бота дрожит, как в лихорадке, натужно ревет главный двигатель. Мы все одеты в спасательные жилеты, стоим на мостике и громко разговариваем. Молчит один капитан.

По внешнему виду Степаныч напоминает гриновского морского волка, просоленного водами всех океанских широт, не хватает только прокуренной трубки. Но Степаныч не курит. Этот старый моряк всю свою жизнь посвятил морю. И море наложило печать на его внешний облик, отковало его характер. Степаныч - истинно морская душа.

Сегодня от него многое зависит. В его руках - штурвал. Конечно, если бот накроет штормовая волна - а такое возможно, - мы знаем, что делать. Летом в море в спасательных жилетах можно продержаться больше суток. Но скалистые берега давали мало шансов на спасение - у крутолобых скал море беснуется...

Нас семеро: четыре водолаза, капитан, механик Евгений и молодой матрос Юра. Все понимают сложность обстановки, но верят в хорошие мореходные качества нашего "Ярославца" Идем в сплошной завесе соленых брызг, сверкающих в радужном свете солнечных лучей. Облокотившись на поручни ходового мостика, Витька Васильев замечает по этому поводу: "Не переход, а какое-то карнавальное шествие - серебряные потоки, радужные арки. Только вот что-то сыровато и душу выматывает. А впрочем, ничего, жить можно".

Я же всегда в штормовую погоду ощущаю радость борьбы со стихией. И чем сильнее шторм, тем сильнее он будоражит меня. Вот и сейчас море окатывает нас с головы до ног, швыряет катер, все, что можно сорвать, уже сорвано бешеной волной, а меня охватывает какое-то буйное веселье. Хочется кричать наперекор стихии, хохотать от радости, что ты борешься. Борешься и побеждаешь!

Да, для моряка радость вот такой жизни близка к счастью. Нередко жизнь дубасит тебя справа и слева, порой наносит жестокий прямой удар, от которого валишься с ног, но ты принимаешь вызов, собрав все силы, встаешь, чтобы вопреки всему победить...

Уловив подходящий момент, катер лег курсом на Геленджик. Поворот прошел не совсем удачно, и пришлось пережить тяжелые минуты. Волна все-таки нас накрыла. Бот пошел вьюном, присев на корму, как строптивый конь, осаженный рукой сильного наездника. Следующая волна подхватила его и подняла на вершину. С ее высоты нам открылась вся картина бушующего моря. Посмотрев на корму, я невольно ахнул - водолазная станция левого борта была слизана волной; за кормой живыми змеями извивались шланг и кабель-сигнал. Только этого нам еще не хватало! Если шланг попадет под корму и намотается на винт, главный двигатель захлебнется. Лишенный хода и управления катер погибнет

Я кинулся на корму с топором, одним ударом отхватил шланг и кабель-сигнал, швырнул их за борт. Подоспели водолазы. Теперь надо думать, что делать со станцией правого борта. Решение было принято быстро - расстаться и с ней. С болью в сердце мы рубили шланг и кабель-сигнал... Станция погружалась медленно, как будто старая, испытанная труженица не хотела рвать нити-нервы, связывающие ее с нашими душами.

На душе стало пакостно, мы лишились водолазного снаряжения, шлюпки, бот выглядел "похудевшим и усталым", но его живучестью можно было восхищаться. Не желали уступать слепой стихии и мы. Моряки и подводники, мы неплохо познали море, не только его просторы, но и его глубины. Ребята были спокойны, хорошо знали свои возможности. А водолазный бот был послушен рукам Степаныча.

Тогда мы еще не знали страшной правды. Сейнер, который встретился нам в пути, погиб. Со всей командой. Мы не знали, что на траверзе Туапсе - Сочи море выбросило на берег океанский мореход водоизмещением в десятки тысяч тонн. Мы продолжали свой курс...

Время медленно двигает стрелку часов к вечеру. Ветер слабеет, меньше пены и брызг. Но мощные штормовые валы атакуют нас с той же яростной силой. В любую минуту бот может захлебнуться. Теперь мы переживали больше за судно, чем за себя. Геленджикская бухта рядом, если что - мы выберемся. Но обидно, если наше судно погибнет у самого города, на подходе к глубоководному проходу.

Бот то будто крадется, сдерживаемый обратной силой волн, то, как вьюн, устремляется вперед на гребне высокой зыби. Захлебывается, как утопающий, двигатель, работающий с надрывными воплями. И все-таки мы продвигаемся вперед.

Перед входом в бухту волна еще раз накрывает бот, на какое-то мгновение мы оказались под водой, но затем море тут же выплюнуло нас в бухту, словно огромный зверь отрыгнул кость.

Как побитый щенок, припадая на правый борт, наш израненный бот медленно шел по крупной, но уже не опасной зыби к причалу у Тонкого мыса. Вечерняя заря еще купалась в штормовом море, но мы больше не составим ей компанию. Мы швартовались к старому причалу, подавая швартовы в прибрежную тишину...