НОВОСТИ    БИБЛИОТЕКА    ССЫЛКИ    КАРТА САЙТА    О САЙТЕ







предыдущая главасодержаниеследующая глава

Навстречу приключениям

Я занимаюсь батискафами девятнадцать лет. Я следил за строительством "ФНРС-III" и "Архимеда". Я поддерживал их в рабочем состоянии, я ими управлял, я старался с помощью специалистов усовершенствовать их, я стремился при содействии ученых использовать батискафы для научных исследований.

Между тем ничто в моей биографии не предвещало подобной карьеры. Если бы в 1947 году, когда я покидал Индокитай, где служил помощником капитана на "Круа де Лорэн", мне сказали, что я стану "глубоководником", я бы попросту пожал плечами. Моя карьера офицера военно-морского флота складывалась весьма традиционно, и в то время мне предстояло занять пост командира нефтеналивного судна. Хотя в принципе это назначение приближало меня - в географическом смысле - к моим родным в Тулоне, но реально я так и не получил возможности бывать там часто: мое новое судно непрестанно находилось в плавании. Однако через несколько месяцев его поставили на прикол, и я надеялся, что это привяжет меня к Тулону... и потому удивился, прочтя однажды приказ и узнав из него, что меня отправляют в провинцию, в Бретань - в Училище юнг, расположенное в Дурди, неподалеку от Локтюди. Я поспешил за разъяснениями в Париж, где меня приняли очень любезно и убедили в том, что нашим училищам требуются отборные офицеры, что подготовка молодых кадров - дело чрезвычайно важное, что другого выхода все равно нет, и так далее, и тому подобное. Короче говоря, я отправился в Бретань пополнять ряды "отборных" офицеров и очутился в настоящей деревне. Единственной моей надеждой было выбраться оттуда по прошествии двух лет!

Спустя немногим более года в училище приехал адмирал, ведавший кадрами, и произвел у нас инспекторский осмотр. По традиции он принял офицеров, у которых имелись к нему просьбы,- в их числе и меня. Я объяснил ему, что, вернувшись из такой дали, как Индокитай, я рассчитывал получить назначение, которое не разлучало бы меня с семьей, но раз уж случилось так, что я не смог остаться капитаном нефтеналивного судна, то, может быть, для меня найдется какой-нибудь другой подобный пост? Он обещал заняться моим делом, и слово свое сдержал, за что я ему благодарен; благодарен вдвойне, ибо именно с этого момента и начались мои приключения.

Три месяца спустя я был назначен командиром сторожевого корабля "Инженер Эли Монье", базировавшегося в Тулоне. Назначение это соответствовало моим желаниям, но повергло меня в некоторое недоумение, потому что я имел очень смутное представление о своем новом судне и его назначении. Я знал только, что оно обслуживает Группу подводных исследований (ГЕРС) под командованием капитана Тайе и что моим предшественником был капитан Кусто. В то время Кусто еще не пользовался мировой известностью, но уже создал акваланг.

Я же в жизни не бывал под водой, да к тому же из-за полиомиелита, когда-то приковавшего меня на несколько месяцев к постели, врачи запретили мне купаться в море. "Эли Монье", Кусто, Тайе, погружения в скафандре - все это были вещи мне совершенно чуждые. Уж не было ли мое назначение остроумной выходкой какого-нибудь шутника в министерстве, вздумавшего отдать подводников под начало офицера, которому нельзя даже купаться? Ладно, сказал я себе. Главное, что у меня будет корабль, и притом приписанный к Тулону.

И вот февральским днем 1949 года я поднялся на борт "Эли Монье". Меня принял Кусто, и в первой же беседе сумел пробудить во мне интерес к своему делу, которое теперь стало и моим. Корабль мне тоже понравился. Посетил я и лаборатории капитана Тайе. Словом, я сдался. Однако, признавшись в своей "неполноценности" по части морских купаний, я вызвал самую бурную реакцию своих новых товарищей. Действительно, казалось немыслимым, чтобы капитан корабля, приданного группе, которая занимается исключительно вопросами усовершенствования и испытания подводного оборудования, не мог лично участвовать в работе этой группы. Нелепым выглядело и то, что этот капитан мало что смыслил в подводной технике. Ну что на это возразишь? И что было мне делать? Врач группы предложил положить меня на исследование в военно-морской госпиталь. Вышел я оттуда с внушительной справкой, провозглашавшей меня здоровым, но "не годным для погружений с аквалангом". Документ этот только ухудшил мое положение: ведь в нем черным по белому было сказано - "не годен".

Обсудив ситуацию, мы с Кусто решили передать вопрос на рассмотрение в министерство. Стоит ли говорить, что, отсылал в министерство рапорт с просьбой снова назначить меня на какой-либо другой корабль 3-го военно-морского округа, я находился в довольно подавленном расположении духа. Ответ не заставил себя ждать. Он был краток: "Если капитану Уо не разрешено нырять, он и не должен нырять, но его назначение остается в силе". Я был в восторге. В жизни моей наступил переломный момент, хотя я этого и не сознавал.

И вот Кусто передал мне командование кораблем и уехал заниматься другими делами. Я остался с Тайе. Первые два-три месяца я в воду не лез, а изучал технику погружений по книгам и рассказам тех, кто у меня на глазах отправлялся на дно морское. Возвращаясь на корабль после очередного погружения, они приходили в кают-компанию, где я и выслушивал их восторженные описания запретного мне мира. Я был "не годным" среди "годных" и по ночам грезил о подводной "невесомости", о ластах, о редукторах... Случилось то, что и должно было случиться: искушение зародилось во мне, и оно непрестанно росло; я страстно мечтал проникнуть в подводный мир. Но как? Я знал из книг о существовании водонепроницаемого костюма со шлемом. Ведь, рассуждал я, в таком костюме прямого контакта с водой у меня не будет!

Я поговорил об этом с Тайе, и он приказал найти один из этих знаменитых костюмов на складах Группы подводных исследований. Требовался, разумеется, самый большой размер, так как росту во мне 1 метр 87 сантиметров. Я примерил свое новое одеяние. Оно было не слишком удобным, а главное - все же тесноватым. Сойдет, решил я, особенно если не нагибаться. Благоразумно поставив "Эли Монье" на якорь близ мыса Камара, где глубина не превышала 20 метров, а дно было песчаным, мы бросили за борт длинный трос с грузом, и вот под руководством Тайе, следовавшего за мной по пятам, я погрузился в воду и двинулся вдоль этого троса. Не забывая следить за дыханием и барабанными перепонками, я всматривался в окружавший меня мир; повсюду шныряли, не обращая на нас внимания, мелкие рыбешки, внизу мерцал беловатый песок. Вернулся я исполненный энтузиазма и с тех пор регулярно совершал подводные прогулки. Костюм сковывал движения, буквально парализуя меня, а главное - пропускал воду. Снимая его, я обнаруживал, что промок до нитки, словно вылез из ванны. Напрашивался вывод: раз соприкосновение с морской водой не отражается на моем здоровье, стоит ли утруждать себя такими предосторожностями? И однажды я оделся так же, как все остальные мои товарищи. Это было настоящее откровение! Ничто не стесняло моих движений, я совершенно свободно перемещался в чуждом мне мире - с такой же легкостью, как его законные обитатели.

С этого времени командование кораблем превратилось для меня в истинное наслаждение: мы испытывали все новые аппараты на самых различных глубинах. Нам случалось спускаться вдоль отвесных подводных утесов к колониям горгонарий, чрезвычайно ярких и красочных; случалось доставать со дна римские и греческие амфоры. Я первым испытал подводный телефон. А иной раз, забавы ради, я голыми руками ловил лангуст, прятавшихся в расселинах скал. Такая охота требует хитрости, терпения и сноровки.

Так, занимаясь повседневной работой нашей группы, я приобщался к тайнам подводного мира; подобно большинству офицеров военно-морского флота, не исключая и подводников, я прежде знал море только по его поверхности. Теперь же дно для меня уже не было всего лишь линией, вычерченной на ленте эхолота, а рыбы напоминали не только о торговых рядах или поплавке удильщика. По правде говоря, мы тогда были еще только на пороге необъятных подводных просторов - погружались-то мы метров на 60, самое большее на 70, а "глубинное опьянение" изучали на суше. Использовалась для этого компрессионная камера, где создавалось давление, примерно равное давлению на глубине 90 - 100 метров.

Резвясь на 40-метровой глубине, я часто мечтал опуститься километров этак на 11, на дно великих впадин Тихого океана. Как мне хотелось исследовать их! Но как далеко было до этого. Подумать только - 11 километров! На земле это пустяк, но проникнуть на такое расстояние в глубь океана представлялось задачей абсолютно неосуществимой. В то время автономный подводный аппарат с человеком на борту мог опуститься на глубину не более 300 метров. Что знали мы о подводных пропастях и их тайнах? Ничего или почти ничего. Приспособления, опускавшиеся на дно с помощью тросов, поднимали на поверхность лишь горсточку ила. В 1933 году1 отважные американцы построили прочную сферу с иллюминаторами, рассчитанную на экипаж из двух человек. С исследователями на борту ее опускали в глубину на стальном тросе. Описанию строительства и испытаний этой батисферы Уильям Биб посвятил труд, ставший моей настольной книгой. Аппарат достигал глубины почти в 1000 метров. Я очень хорошо представлял себе восторг, который, должно быть, охватывал исследователей при виде рыб, плавающих за иллюминатором. Но я думал также и об опасности, которую представлял собой трос длиной 1000 метров, о беспорядочных рывках, которые он передавал подвешенной на нем маленькой стальной сфере, такой тесной и неудобной. Мы в огромном долгу перед этими пионерами исследования одного из последних неизведанных пространств нашей планеты.

1 (У. Биб и О. Бартон построили батисферу в 1929 году.- Прим. ред.)

В архиве ГЕРС находился среди прочих документов и составленный Кусто рапорт о попытке профессора Пиккара и профессора Косинса совершить пробное погружение в батискафе в районе Дакара. Готовясь к будущим исследованиям, всегда необходимо знать о том, что было в прошлом сделано твоими предшественниками; знакомясь с опытом Пиккара и Косинса, я впервые столкнулся с термином "батискаф", и он мне не понравился, так как казался устаревшим, неблагозвучным, трудным и для написания, и для произношения. Что же касается неудачи самого эксперимента 1948 года, то, подвергнув ее объективному анализу, Кусто пришел к выводу, что аппарат такого же типа, но лучше сконструированный и построенный, окажется вполне жизнеспособным. Меня в нем привлекала его автономность.

Постепенно я заинтересовался погружениями на большую глубину - как видно, пробуждался во мне некий инстинкт, страсть к исследованию. От жажды простора, какая охватывает мальчишек в пятнадцать лет, страсть эта отличалась тем, что была "трехмерна", ибо мне хотелось исходить моря не только вдоль и поперек, но еще и обязательно вглубь. Но увы, срок моего назначения подходил к концу. Я все чаще задумывался о завтрашнем дне, о своих новых обязанностях. Какими они будут? Я мечтал только об одном - остаться с подводниками, использовать приобретенные знания.

Расспрашивая знакомых, я проведал, что якобы французский военно-морской флот собирается строить батискаф. На самом же деле бельгийский Национальный фонд научных исследований (ФНРС), проанализировав в свою очередь причины неудачи эксперимента 1948 года, пришел к тому же выводу, что и Кусто, а именно, что в принципе подобный аппарат вполне жизнеспособен, идея создания сферы для погружения на большие глубины абсолютно реальна, и ее, конечно же, следует воплотить в жизнь. Как справедливо писал профессор Моно, "основная ошибка, приведшая гениальных изобретателей к плачевному провалу, заключалась в полном незнании реальных условий моря... Иначе говоря, для создания действительно жизнеспособного батискафа требуются, помимо ученых физиков и умелых инженеров, еще и опытные моряки".

Бельгия, не имевшая в то время настоящего военно-морского флота, обратилась к Франции с просьбой посодействовать в деле строительства и испытаний нового аппарата. Усилиями Кусто и организаторов экспедиции 1948 года, в особенности покойного Клода Франсис-Бефа, тогдашнего директора Центра океанографических исследований (КРЕО), удалось добиться подписания соглашения между французским военно-морским флотом и бельгийским ФНРС. Кроме КРЕО и ФНРС, финансировать предприятие согласился еще и французский Центр научных исследований (ЦНРС). Французский военно-морской флот взял на себя строительство батискафа и проведение его испытаний.

После подписания этого франко-бельгийского соглашения тулонские судостроители получили приказ заняться изучением вопроса. Руководство работами было возложено на инженера-кораблестроителя Гемпа, ведавшего тогда подводными лодками и уже занимавшегося проблемами ГЕРС; мне представился случай поговорить с ним о будущем батискафе, который в честь бельгийского Фонда научных исследований предполагалось назвать "ФНРС-III" (ну, мыслимое ли это название для корабля?).

Однажды Гемп повел меня поглядеть на батискаф 1948 года. Пустой и голый, он лежал под навесом. Поплавок, признанный непригодным к эксплуатации, с него сняли еще в Дакаре во время испытаний; кроме самой сферы, во Францию привезли тогда только несколько наиболее ценных деталей - манометры, иллюминаторы и прочее. Этот большой заброшенный шар казался холодным и мрачным, однако для человека, наделенного некоторым воображением, он представлял весьма соблазнительное зрелище. Я поделился своими впечатлениями с Гемпом.

- А почему бы вам самому не совершить погружение? - отозвался он, как всегда полусерьезно, полуиронически.- По-моему, все зависит от вас. В соглашении есть пункт о том, что военно-морской флот назначит офицера для руководства работами и командования батискафом в море. Пост этот свободен, вот вы и предложили бы свою кандидатуру.

Это предложение разбередило мою фантазию, и в течение нескольких дней я взвешивал все "за" и "против" и прикидывал, что скажут мои родные. При первой же возможности я отправился поездом в Париж, чтобы обратиться с прошением в соответствующий отдел министерства.

Моя просьба вызвала большой шум. Дело в том, что управление кадров не было поставлено в известность об условиях соглашения, и на бумаге должность, которую я просил, у них пока еще не существовала. Срочно извлекли на свет текст соглашения, и управление кадров обнаружило, что для выполнения соглашения оно должно назначить кого-то на новый пост. Кандидат был только один - я. Стало быть, думал я, дело в шляпе. Где они найдут еще одного безумца, готового заниматься каким-то нелепым батискафом? Вопрос этот, несомненно, тревожил кадровиков. Так что возражения их против моей кандидатуры были чисто формальными. Например, что я не подводник по специальности. На это я возразил, что батискаф - вовсе не подводная лодка, и вообще, поскольку дело это новое, не следует подходить к нему со старыми мерками. Спорить со мной не стали, я добился своего.

Приказ о назначении пришел через несколько недель. Товарищи сочувствовали мне, искренне меня жалея, я. же поспешил наладить контакт с Гемпом, чтобы подробно изучить свое будущее плавсредство. И в августе 1951 года, с окончанием срока моего командования "Эли Монье", началась моя карьера "батискафщика", "бативодолаза", "батиманьяка", "батинавта" или "океанавта" - выбирайте название сами.

предыдущая главасодержаниеследующая глава







© UNDERWATER.SU, 2001-2019
При использовании материалов проекта активная ссылка обязательна:
http://underwater.su/ 'Человек и подводный мир'

Рейтинг@Mail.ru

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь