Первые 4000 метров

Прежде чем заниматься проблемами научных исследований, надо было испытать батискаф на глубине 4000 метров. Почему не на большей глубине? Дело в том, что изготовленный с величайшим тщанием корпус батискафа был все же литым, а литая сталь не так прочна как кованая. Готовую сферу исследовали с помощью радиодефектоскопа. На одном участке корпуса было обнаружено большое количество раковин. Сочтя это опасным, Пиккар и Косинс вырезали этот участок и заменили его конической пробкой; в целом, по их расчетам; сфера должна была выдерживать давление, соответствующее глубине 4000 метров. Естественно, что и все остальное оборудование пришлось рассчитывать - сначала под руководством Гемпа, а потом Вильма - на ту же глубину.

Когда мы покидали тулонский порт, "Эли Монье" или какое-нибудь другое транспортирующее судно доставляли нас в район погружения; батискаф, при всех его достоинствах, не был пригоден для буксировки с приличной скоростью: быстрому ходу мешала сама его форма - сфера, подвешенная под поплавком,- которая была далеко не обтекаемой. Ну, а раз буксировка батискафа из Тулона в Дакар представлялась делом сомнительным, мы решили доставить егo на борту грузового судна. И вот в декабре 1953 года мой "корабль" бесцеремонно изъяли из родной стихии и погрузили на борт "Дива". Мы и в дальнейшем всегда прибегали именно к такому способу транспортировки, и признаюсь, что это всякий раз задевало мое самолюбие.

Наш запас бензина перевозило нефтеналивное судно, а на борту "Эли Монье", тоже отправившегося в Дакар под командованием капитана Ортолана, одного из моих друзей, находились наши неразлучные спутники - аквалангисты. Мы с Вильмом вылетели в Дакар 30 декабря, покинув Францию перед самыми праздниками. Но моряки всего мира - а теперь также и летчики - привыкли проводить праздники вдали от дома, а нас с Вильмом к тому же чрезвычайно радовала предстоящая работа, так что мы не расстраивались.

В Дакарском аэропорту нас, несмотря на ранний час, встречали заместитель командира военно-морской базы и флагманский механик военно-морского флота. Много лет прошло с тех пор, но я все еще с волнением и признательностью вспоминаю прием, который они нам оказали; радушие Каретта и Фиакра, сразу предложивших нам свою поддержку, а также помощь их инженеров и техников, мы особенно оценили позже, когда адмирал дал нам понять, что батискаф в Дакаре - гость отнюдь не желанный. Мы с Вильмом недооценивали последствий неудачи, постигшей Пиккара и Косинса всего за шесть лет до нашего появления в Дакаре; с тех пор здесь не доверяли батискафу и тем безумцам, которые собирались на нем погружаться.

Первой нашей заботой были официальные визиты. Обычно такие встречи сопровождаются обменом любезностями, но проходят скучно и утомительно. Каждый с нетерпением ждет, чтобы прошли наконец положенные минуты и можно было попрощаться. Да, мы с Вильмом уже привыкли к тому, что нас считают личностями странными и стараются как можно скорее от нас избавиться. При встрече с адмиралом не прошло и нескольких минут, как он выдвинул ящик стола, достал оттуда пачку бумаг и сообщил неприятную новость:

- Через несколько дней задуют пассаты. Ознакомившись с метеорологическими данными о зимних пассатах за последние несколько лет, вы поймете, что вам не удастся отбуксировать свой батискаф в намеченный район - это в 120 милях от берега.

Военно-морская база Дакара - хорошо смазанный механизм, колесики которого вращаются слаженно и послушно. Мы для него были чуждыми элементами, претендующими на поддержку и помощь. Конечно, мы не какие-нибудь авантюристы, а офицеры французского флота, но для адмирала наше предприятие имело одну неприятную сторону. Дело в том, что предстоящим погружением интересовался весь мир, по крайней мере все крупные газеты. Будет ли погружение успешным? На карту была поставлена репутация флота. Может быть, лучше не рисковать? Может быть, использовать наступление сезона пассатов как удобный предлог для отмены операции и отослать домой беспокойных гостей? Наскоро просмотрев метеорологические сводки, мы с Вильмом заверили адмирала, что сделаем все возможное - и даже невозможное - для успеха своего начинания. Наш энтузиазм как будто произвел на адмирала благоприятное впечатление. Скоро он поднялся, давая понять, что визит окончен, и мы, простившись, покинули его кабинет.

Двое суток спустя в Дакар прибыл "Див", а за ним и "Эля Монье". Экспедиция была укомплектована почти полностью - почти, потому что у меня пока не было "экипажа". В сущности, говорить о "моем экипаже" было еще рано. Ведь официально командиром батискафа меня не назначали, да и командовать мне было некем. В море я представлял собой нечто вроде пирата. Такое положение дел сохранялось до 1959 года.

Устав, по-видимому, сопротивляться моим домогательствам, министерство в 1953 году прислало мне в помощь двух старшин и главстаршину Роста. Роста был электрик и раньше служил на подводных лодках; я впервые увидел его за несколько дней до отъезда из Тулона.

Я тогда и не догадывался, что услугами этого бесценного специалиста мне предстояло пользоваться еще восемь лет. В Дакар его доставил гидросамолет военно-морского флота, который чаще ремонтировался, чем летал, и потому прибыл сюда только 9 января. И военный человек подвержен превратностям судьбы. Вслед за Роста появились и подчиненные ему старшина-механик и старшина-торпедист.

По-настоящему испытать батискаф можно только в открытом море. Мы привели батискаф в рабочее состояние и решили до запланированного погружения на 4000 метров совершить пробное погружение на меньшую глубину. Особенно ратовал за это Вильм. Он уже участвовал в нескольких глубоководных погружениях, однако всякий раз мы возвращались на поверхность, не коснувшись дна. Несколько раз батискаф зависал метрах в пятидесяти над песчаным дном, но в тот единственный раз, когда на глубине 1100 метров батискаф совершил посадку, со мной был не Вильм, а Кусто.

Я все еще во всех подробностях помню погружение 21 января 1954 года. Мы спускаемся в сферу, задраиваем люк. Суетятся члены палубной команды. Поодаль покачиваются наш буксир "Тенас" и "Эли Монье". Неизбежная заминка - на сей раз не удается снять заглушку клапана поплавка,- задерживает погружение на час. Наконец все готово; открываем клапан, выпуская из поплавка полсотни литров бензина, тотчас же замещенных забортной водой, и потяжелевший "ФНРС-III" исчезает в волнах. Над нами по поверхности моря, еще не потревоженного пассатами, медленно разливается радужное пятно. Погода нам благоприятствует. Что ж, тем лучше! Вода за иллюминаторами темнеет быстрее, чем в Средиземном море. На глубине 50 метров она уже черно-зеленая. С помощью гидроакустической аппаратуры связи передаю на поверхность, что у нас все идет нормально. Ответ почти не слышен - возможно, мешает густой планктон, бесчисленными точками вспыхивающий под лучами наших прожекторов.

У иллюминатора - Вильм. Слышу, как он восхищается:

- Ах, какая медуза!

На глубине 300 метров сменяю его. Вот промелькнули какие- то странные рыбы; теперь навстречу нам поднимается под углом примерно 30° великолепная светящаяся лента, и наша фотокамера запечатлевает роскошную радужную расцветку сифонофоры. Этот снимок будет самым "ярким" свидетельством нашего сегодняшнего погружения. Мы, впрочем, и не строим никаких иллюзий относительно научной ценности наших океанографических наблюдений, ведь это только начало. Моя задача на сегодня - освоить управление батискафом в новых условиях, а задача Вильма - проверить работу всех бортовых систем. Претензий к ним не возникает, если не считать одну упрямую лампу-вспышку, которая должна хотя бы короткими молниями пронзать мрак, окружающий зону действия прожекторов, но упорно отказывается работать.

Я с нетерпением дожидаюсь появления какого-нибудь диковинного чудища. Любопытство разгорается. Даже сейчас - а я пишу эти строки много лет спустя - я помню это ощущение, остроту которого не притупили многочисленные погружения. Да что помню! Даже сейчас я его испытываю при каждом глубоководном погружении: любопытство, смешанное с ощущением, что я вот-вот обнаружу, застигну врасплох и сфотографирую какое-нибудь сказочное животное, например гигантского спрута.

В тот день встреч у нас было немало. Через несколько часов после того, как мы покинули поверхность, батискаф лениво закачался на гайдропе, в десятке метров от дна. Несколько акул нанесли нам визит, желая осмотреть этот, как они, наверное, полагали, обломок нового кораблекрушения. Затем, нелепо ступая, явились два огромных краба.

Мы довольно долго провисели над дном; я не отрывал глаз от иллюминатора, а Вильм, сидя у меня за спиной, делал записи.

Торопиться было некуда. Охлаждаясь, бензин в поплавке сжимался, освобождая место новым порциям забортной воды, и батискаф, постепенно тяжелея, приближался ко дну.

- Попробуем выяснить, что с лампой-вспышкой,- предложил Вильм.

Ящик с батареями лампы-вспышки находился за выдвижной панелью с индикаторами. Вильм осторожно потянул панель: случайное замыкание могло вызвать сброс балласта и преждевременное возвращение на поверхность. Я взялся за коробку с батареями и почувствовал, что она сильно нагрелась. Все же мне удалось вытащить ее из гнезда, и я тут же уронил ее на пол. Вильм задвинул панель, нагнулся к коробке и открыл ее. По батискафу распространился удушливый запах дыма. Мы переглянулись: пожар на борту?

- Само погаснет! - успокоительно сказал Вильм, однако не поленился проверить содержание окиси углерода в воздухе: как-никак мы им дышали. Состав воздуха оказался нормальным.

Глядя на коробку, мы оба испытывали желание любой ценой избавиться от нее, сбросить ее за борт. Но, разумеется, это было невозможно. Несмотря на тонны воды, окружающие батискаф, огонь на борту его - опаснейший враг. Малый объем сферы исключает возможность применения огнетушителя - он отравил бы воздух в батискафе. К счастью, вероятность возникновения пожара весьма невелика. В дальнейшем, обдумав самые различные способы решения проблемы, мы пришли к мысли снабжать членов экипажа индивидуальными кислородными масками. Но я забегаю вперед.

Как и предвидел Вильм, огонь погас сам собой, и больше никаких происшествий в тот день у нас не было. Когда истек намеченный срок, я отдал гайдроп, и облегченный батискаф тут же устремился вверх.

Одним из достижений этой небольшой вылазки было психологическое воздействие ее успеха на окружающих. Мы убедились в этом, как только возвратились в Дакар: нас уже не считали ненормальными. Энтузиазм наших коллег помог нам за двое суток подготовить батискаф к новому, теперь уже глубоководному, погружению без экипажа. Самой трудоемкой операцией при подготовке был демонтаж двигателей и наружных аккумуляторов, питающих прожекторы, и замена их дополнительным количеством сбрасываемого балласта.

Эта замена доставила нам немало хлопот. Особенно трудно было с герметизацией штепсельных разъемов. Позже, при строительстве "Архимеда", мы отказались от идеи сбрасывать аккумуляторы, но при работе с "ФНРС-III" она еще казалась нам весьма привлекательной. Суть ее заключалась в том, что в случае аварии можно было, пожертвовав аккумуляторами, значительно ускорить подъем на поверхность. Но так как для пробного погружения без экипажа прожекторы, а значит, и аккумуляторы, были совершенно не нужны, нам не хотелось рисковать ими, и мы решили заменить их балластом, который в случае аварии можно будет сбросить; не сбрасывать же на дно ценные аккумуляторы! Вот эта-то замена аккумуляторов простым балластом, а также установка и налаживание аппаратуры автоматического подъема батискафа, которую мы уже применяли при погружении без экипажа на 1500 метров, и заняли у нас двое - всего только двое! - суток.

В воскресенье на рассвете "Эли Монье" и "Тенас", буксировавший батискаф, вышли в море. На сей раз, в подтверждение прогнозов, задул пассат. Скорость ветра достигала четырех - пяти метров в секунду. Мы очень быстро убедились, что максимальная скорость хода, на которую мы можем рассчитывать,- 2,5 узла; между тем, чтобы добраться до ближайших участков, где глубина достигает 4600 метров, нам предстояло пройти 160 миль. В лучшем случае погружение могло состояться во вторник утром. Мы знали, что предстоит немало хлопот, но даже не представляли, какие испытания нас ожидают.

Едва лишь берег скрылся из виду, как нам пришлось остановиться. И все из-за проклятого предохранителя! Опасаясь акул, мы решили при подготовке к погружению обойтись без услуг аквалангистов. Поэтому еще до выхода в море с горловин балластных бункеров были сняты скобы-держатели, и дробь удерживалась только электромагнитами; но емкости наших аккумуляторов не хватало для столь длительного питания электромагнитов, и, подвесив на буксирный трос электрический кабель, мы постоянно подзаряжали их с борта "Тенаса". И вдруг мы обнаруживаем, что ток в цепи подзарядки упал до нуля! Пришлось нам с Вильмом и матросами садиться в надувную лодку и, чуть ли не барахтаясь в воде, плыть к батискафу. Не без труда отдраив люк шахты, а затем сферы, мы выяснили, что на борту батискафа просто-напрасто перегорел предохранитель.

Через час - новая неполадка, и снова нам пришлось мокнуть: на этот раз кабель питания аккумуляторов вообще перерезало. Напрашивалось решение отказаться от постоянной подзарядки, выключить электромагниты и поставить на место скобы-держатели. За дело взялись аквалангисты: одни занялись скобами, другие, вооружившись баграми, следили, не появятся ли акулы. Наконец мы снова двинулись в путь.

В три часа ночи меня подняли с койки. Буксирный трос вышел из носового полуклюза батискафа, и наш "ФНРС-III" рисковал перевернуться, так как трос тащил его теперь прямо за рым в средней части корпуса. Буксир, естественно, остановили, и палубная команда попыталась исправить положение. Надо было всего-навсего закрыть планку полуклюза, но волна была довольно высокой, прожектора только слепили матросов, и нам пришлось ждать наступления утра. Мы теряли драгоценное время... Наконец в десять утра, в понедельник, двинулись дальше. Но уже через несколько часов пришлось снова остановиться - лопнул буксирный трос. Между тем наступили сумерки. Чтобы не потерять батискаф, "Эли Монье" и "Тенас" всю ночь по очереди освещали его прожекторами.

К десяти часам утра - это уже вторник! - последствия аварии были устранены, и "ФНРС-III" снова взяли на буксир, но к этому времени мы не прошли и половины пути. Может быть, разумнее было бы повернуть назад? Обсуждаем этот вопрос на мостике "Эли Монье", запрашиваем мнение Боша - командира "Тенаса". Тотчас приходит ответ: "Мы получили задание и постараемся его выполнить". Как же не сделать все, что от тебя зависит, когда пользуешься такой поддержкой товарищей! Можно считать, что этим ответом капитан Бош обеспечил успех погружения.

Своей категоричностью ответ этот, по-видимому, расположил к нам даже судьбу, и весь день и ночь прошли без инцидентов. В среду утром мы достигли района погружения. Глубиномер показал 4600 метров. Еще несколько переходов на резиновой лодке - и, несмотря на довольно сильное волнение, аквалангисты берутся за работу. В 12 часов 7 минут батискаф пошел на погружение. По вычислениям Вильма, он должен вернуться на поверхность через три часа. Стоя на мостике "Эли Монье", мы с волнением вглядываемся в волны. В небе кружит гидроплан дакарской базы. На часах - 15 часов с минутами. Батискафа нет. А что если он вообще не вернется? Нам останется только исчезнуть, постараться, чтобы о нас поскорее забыли. И вот в 15 часов 10 минут с гидроплана сигналят: "Батискаф на поверхности!" Убедиться в том, что он достиг заданной глубины, можно только по показаниям глубиномера в сфере, и на этот раз мы с радостью занимаем свои места в надувных лодках.

Аквалангисты словно забыли, что еще нынче утром вокруг них кружили барракуды. "ФНРС-III" лениво покачивается на волнах. Мы так спешим, что не можем дождаться, пока закончится продувка входной шахты, открываем верхний люк и вручную вычерпываем воду, оставшуюся на дне шахты,- почти метр воды! Барахтаясь в ней, я наполняю парусиновое ведро и передаю его Вильму, который от волнения и спешки половину воды выливает мне на голову. Разумеется, мы не замечаем, как все это смешно. И вот - глубиномер; он показывает 4100 метров. В сфере совершенно сухо. Трудно описать наше удовлетворение. Мы усаживаемся на свои места и, оглядывая тесное, так хорошо знакомое нам помещение, наслаждаемся сознанием своего успеха. Работа выполнена, осталось сделать сущие пустяки.

Впервые в истории аппарат, не связанный с поверхностью, опустился на глубину свыше 4000 метров. Теоретически наше достижение должно оставаться в секрете. Берем курс на Дакар. На борту "Эли Монье" и "Тенаса" царит всеобщее воодушевление. Однако инциденты, связанные с буксировкой, не были забыты: возвратившись в порт, мы принимаем меры к тому, чтобы они не повторились, и в дальнейшем транспортировка батискафа обычно проходила без затруднений.

В любом бортовом журнале можно найти упоминания о сотнях незначительных событий, из которых складывается повседневная жизнь корабля. Со временем я начал отдавать себе отчет в том, что трудности, с которыми мы столкнулись между 21 января и 15 февраля, были, в сущности, не так уж серьезны. В далеком Париже, возможно, были люди, заинтересованные в том, чтобы мы вообще не погружались. Среди телеграмм, которые я получал, были и такие, которые настойчиво требовали от меня предельной осторожности. Тем не менее 15 февраля мы с Вильмом были готовы к погружению на 4000 метров. Среди сопровождавших нас судов был "Ботан Бопрэ", на борту которого находились репортеры радио и газет, намеревавшиеся передавать сообщения о нашем погружении.

Не обошлось, конечно, без инцидентов. Один из аквалангистов случайно замкнул батарею, отчего сработал электромагнит, удерживавший балласт в бункерах. Если бы запасливый Вильм не погрузил в свое время целую тонну дроби на борт "Эли Монье", пришлось бы нам всем - и журналистам в том числе - возвращаться в Дакар. На надувных лодках мы в несколько приемов перевезли на борт батискафа дополнительный балласт.

Наконец я затягиваю последние гайки на задраенном люке, а Вильм занимается обычной проверкой оборудования. С борта "Эли Монье" просигналили, что надувные лодки отвалили от батискафа.

- Пошли?

- Пошли.

Мы давно научились обходиться без лишних слов; за спиной у нас было немало трудностей, бывали и радостные минуты, и мы понимали друг друга без слов. Судьба наша была в наших руках: пока мы на поверхности, четырехкилометровый слой воды отделяет нас от опасной цели. Одно движение руки - и батискаф пойдет на погружение. Мы вполне доверяли "ФНРС-III", и не страх заставлял нас медлить; просто эти секунды сами по себе были для нас наградой за долгий труд. Сколько лет мы их ожидали! Да и любопытство одолевало: первыми спуститься в сокровенные глубины - шутка ли! Что мы там увидим? Наверное, ничего особенного.

Задраены люки, заполнена водой входная шахта, батискаф погружается. Погружается и радиоантенна, и в динамике замолкает голос нашего товарища. 10 часов 8 минут. Мы заняты теперь исключительно наблюдением за приборами и - через иллюминаторы - за морем. Ползет вверх стрелка глубиномера: 40 метров, 50... За иллюминатором наступает ночь. Скорость погружения достигает 30 сантиметров в секунду или, иначе говоря, примерно 1,1 километра в час. Нам, собственно, торопиться некуда. В нашем маленьком шаре все спокойно. Батискаф кажется неподвижным. Тишину едва нарушает успокоительное шипение кислорода в редукционном клапане. Несколько лампочек освещают пульт управления и шкалы измерительных приборов. Мы по очереди переодеваемся - наша одежда промокла во время перехода на надувной лодке, но мы предусмотрительно захватили с собой сухие вещи. За иллюминатором движется планктон со своим обычным кортежем из креветок и сифонофор. В 11 часов 30 минут глубиномер показал 2000 метров. Чтобы замедлить погружение, сбрасываю тонну балласта: четыре бункера с дробью опустели в течение каких-нибудь полутора минут. Мы уже побили свой прежний рекорд, но пока не видим ничего нового: все тот же планктон и те же симпатичные розовые креветки, вычерчивающие в свете наших прожекторов поблескивающие узоры.

Полдень. Глубина - 3000 метров. Передаю сообщение по гидроакустической связи, но ответа не получаю: наш миниатюрный приемник пока еще далек от совершенства. Сбрасываю еще тонну балласта. "ФНРС-III" застывает на месте. Скорость погружения - ноль. Температура воды за бортом 5°, температура бензина в поплавке 13°. Через несколько секунд бензин охладится, и батискаф снова пойдет вниз. Проверяем все стыки и сальники. Небольшая течь обнаруживается только в одной из трубок глубиномера; время от времени с глубиномера срывается капля масла, падающая прямо на голову сидящему возле иллюминатора. Пусть неудачник плачет!

12 часов 27 минут, глубина - 3300 метров. Немного спустя - 3500. Мы внимательно следим за приближением дна и регулируем скорость погружения, время от времени сбрасывая небольшие количества дроби. Мне бы не хотелось, чтобы "ФНРС-III" погрузился в ил, как это случилось с "Триестом" в Адриатике. Давление воды - 380 атмосфер. Эхолот не работает. Испортился? Нет, просто он устроен так, что начинает работать, когда до дна остается 200 метров; по-видимому, пока что дно еще слишком далеко.

И вот перо эхолота как будто коснулось бумажной ленты; да, легкий след. Приглядываюсь повнимательнее, жду. Да, вот уже образуется сплошная линия. Сомнений нет - приближаемся ко дну. Засекаю время: 12 часов 55 минут, до дна - 200 метров. Обмениваемся несколькими короткими фразами. Вильм не отрывается от иллюминатора; я снова уменьшаю скорость. Вместе с бензином вес батискафа - около 90 тонн, его отрицательная плавучесть должна составлять около 20 килограммов. Наступает волнующий момент. Часы показывают 13 часов без нескольких секунд, приближается время сеанса связи. Глубина по моим расчетам 3920 метров. Товарищи наверху, конечно, с нетерпением ждут наших сообщений. Без колебаний передаю: "V-40", что означает: "На борту все в порядке, глубина 4000 метров". Неважно, что на самом деле мы достигнем этой глубины лишь через несколько минут. Эхолот показывает 40 метров, потом 30.

- Вижу дно! - сообщает Вильм.

Заглянув в иллюминатор через его плечо, я тоже вижу постепенно приближающееся беловатое пятно. Батискаф останавливается, уравновешенный гайдропом. Три года трудов привели нас в этот уголок нашей планеты, на дно, покрытое, видимо, мелким песком и усеянное ямами и холмиками, природа которых пока остается нам неизвестной. Сколько тайн еще предстоит раскрыть! В 13 часов 30 минут снова передаю: "V-40 - V-40". Радость наша не знает границ, но вслух мы ее не выражаем. В 1954 году я написал следующие строки по поводу открывшегося нам зрелища: "...мы добрались до нее, до нашей надежной, твердой, верной земли. Она избавила нас от неопределенного чувства тревоги, которое с самого начала погружения давило на нас, несмотря на всю нашу подготовку. Хотя ни один из нас не говорил об этом вслух, во время спуска мы оба чувствовали себя подавленными: ведь стены мрака, меж которых мы метр за метром скользили вниз, скрывали враждебный нам мир, пусть даже и отделенный от нас стальным корпусом".

Мы включили двигатели, рассчитывая обследовать дно. Внезапно в зоне, освещенной прожекторами, показалось нечто похожее на роскошный тюльпан; вот он приблизился, и мы его сфотографировали. Позже специалисты разъяснили нам, что мы встретили нечто вроде губки. Двенадцать лет спустя, когда я совершал погружение на "Архимеде" совсем в другом районе, случай помог мне сорвать один из этих "тюльпанов".

Вскоре состоялась еще одна встреча.

- Акула,- говорит Вильм. Правильнее было бы сказать "рыба из породы акул", но мы тут одни, и биологи нас не слышат, так что можно себе позволить пренебречь научной терминологией. Несколько раз фотографируем этого большого доброго пса, сторожащего свои владения. Еще какое-то время он покачивается перед нами, потом, удовлетворенный осмотром батискафа, исчезает в ночи.

Становится очень холодно. Температура воды 3°, и 9 сантиметров стали, отделяющие нас от нее, дышат холодом, точно ледяная стена. Уже около 14 часов! Но мы надеемся увидеть еще кого-нибудь. Внезапно над нашими головами раздается словно удар грома. Мы переглядываемся. Вода за иллюминатором погрузилась во мрак.

- Видимо, сорвались аккумуляторы прожекторов,- говорит Вильм.

И действительно, облегченный на 1200 килограммов батискаф начинает подниматься. Включаю эхолот. Он показывает, что дно удаляется: 10 метров, 15... Вильм проверяет предохранитель - он перегорел.

- Видимо, в электромагнит проникла вода,- предполагает он.- Слишком большая сила тока... Проверим в Дакаре.

Я достаю завтрак. Вильм чем-то удручен. Я вызываю его на разговор, и он признается, что огорчен тем, что ему придется расстаться с батискафом. Это его последнее погружение - "ФНРС-III" сдан в эксплуатацию, и строителю на нем уже нечего делать. Человеку не дано предвидеть будущее, и мы не знали тогда, что семь лет спустя нам доведется снова работать вместе плечом к плечу и пережить немало незабываемых часов во время испытаний "Архимеда", от начала и до конца сконструированного и построенного Вильмом.