7. Глубина - ноль, задраить люки!

После майских праздников начали готовить "Черномор" к транспортировке на берег моря. Все ходили вымазанные в краске, хотя красили лабораторию далеко не все.

15 июня Коля Гребцов проснулся в шесть утра от беспокойной, как июльская муха, мысли: успеем ли начать наземные испытания в восемь утра, как планировали с вечера. Перед глазами у него стоял список недоделок из 30 пунктов.

В десять стало ясно, что через час можно будет начинать испытания. Члены экипажа охапками забрасывают в "Черномор" вещи, непонятно, почему их так много, ну, еда, ее никогда не бывает слишком много, но все остальное? Все столы и полки завалены, раскладывать нет времени.

По-разному проводят свой досуг члены экипажа после окончания трудового дня, и только вахтенный внимательно следит по приборам за работой систем лаборатории. ('Черномор-69'.)

В одну из последних минут руководитель эксперимента "Черномор-68" Николай Александрович Айбулатов срывается с места и рысцой бежит к своему дому. Через некоторое время возвращается с "Двенадцатью стульями" Ильфа и Петрова. С удовольствием ставят на полку: что говорить, книга значительно более "серьезная", нежели "Единые правила охраны труда на водолазных работах".

В следующую "последнюю" минуту подбегает Лида Бирюкова с горячим куриным бульоном, экипаж в восторге! Витя Бровко бережно принимает из ее рук кастрюльку, накрытую тарелкой. Гребцов же стоит в нижней входной шахте, голова его внутри дома, а ноги на земле. Бровко подсовывает кастрюльку в шахту, Коля очень осторожно берется за тарелку, на которой лежит полотенце (бульон горячий), Витя отпускает ручки кастрюльки и... тарелка остается в руках Гребцова, а кастрюлька падает ему на ноги. Хорошо еще бульон успел немного остыть.

Наконец, в третью "последнюю" минуту с КП раздается команда экипажу занять место в подводной лаборатории. Кто-то шутит: "Глубина - ноль, задраить люки!"

Испытательный экипаж - Боря Москаленко, Павел Боровиков, Гена Обдиркин и Коля Гребцов исчезают в капе "Черномора". Кто-то предлагает снова выйти на палубу для последнего приветствия. Вылезли. Наступает четвертая, самая "последняя" минута. Киношники начинают снимать "покорителей" глубин, но тут, как водится, солнце, усердно светившее все утро, прячется за тучу. Айбулатов с Гребцовым старательно репетируют произвольные объятия. Проходит несколько томительных минут. Виктор Бровко, который руководит испытаниями, несколько раз нервно выпрыгивает из палатки КП.

Наконец солнце на мгновение показывается, испытатели машут руками и судорожно втискиваются в палубный люк, именно судорожно, так как диаметр шахты - 500 миллиметров.

Дальнейший ход событий ярко отражен в дневнике Коли Гребцова. Цитируем избранные страницы.

"Люк задраен. В первые минуты все волнуются, хотя ничего особенно и не происходит. Из состояния экзальтации нас выводит Бровко, сидящий на КП. По громкоговорящей связи он отдает соответствующие указания по проверке систем. Излишне бодрым и слегка ломающимся от волнения голосом я дублирую его команды и сообщаю об окончании очередной проверки. Динамик, установленный на КП, где раздается мой голос, ревет на все Южное отделение: 10 ватт, меньше не нашлось. Происходящее напоминает предстартовую подготовку на ракетодроме.

Постепенно все нормализуется. Запущен компрессор, давление в "Черноморе" возросло на пол атмосферы, закладывает уши. По команде открываем вентиль сброса избыточного воздуха в атмосферу. При этом возникает неожиданно мощный низкий звук вибрирующего клапана. Борис пытается прижать - его пальцем, низкий звук переходит в высокий, но еще более неприятный. Полное впечатление стартующего реактивного самолета. Ну что ж, поехали!

Первые два часа проходят в житейской суете, устраиваемся, разбираем вещи, обживаем наш дом. Каждый час вахтенный оператор, сидящий за пультом "Черномора", выдает на КП данные анализа воздуха. В 15 часов сели обедать в нашем "купе", аппетит, как полагается, зверский. Вспомнили соображения Ильфа и Петрова по этому поводу. Книга под рукой, кто-то цитирует. Про бульон никто не вспоминает, я облегченно вздыхаю.

Около 5 часов вечера наступил исключительно важный момент в моей жизни, направляюсь в санузел испытывать душ собственной конструкции. Вахтенный па пульте, работая под Левитана, сообщает об этом на КП. Мощный динамик разносит его голос над затихшим Южным отделением: "Акванавт Гребцов вошел в санузел. Все системы работают нормально". После этого он деловито сообщает параметры атмосферы подводной лаборатории: давление 5 метров водяного столба, температура плюс 28° С, влажность 84 процента.

Второй день наземных испытаний подводной лаборатории близился к обеду. Испытывая бодрость духа необыкновенную, причиной которой были успешный ход испытаний, остроумие и оптимизм экипажа, я начал накрывать на стол. Как всегда, Паша подтрунивал над Геной Обдиркиным, шутки сыпались со всех сторон, Гена добродушно и лениво парировал, атаки и взрывы хохота периодически сотрясали наш стальной дом, заставляя вздрагивать оператора на командном пункте. Все шло отлично, и мы, действительно, имели все основания для радостного восприятия действительности. Впрочем, была и еще одна причина охватившего нас безудержного веселья, о которой мы узнали, к сожалению, несколько позже.

Экипаж за обедом. Глубина 15 метров никак не сказывается на аппетите акванавтов. ('Черномор-69'.)

Перед обедом командир принял решение несколько повысить давление в доме с тем, чтобы компенсировать возможные непредвиденные утечки воздуха, когда мы, согласно программе испытаний, перейдем на замкнутый режим жизнеобеспечения. Заработал компрессор, стрелка манометра на пульте сначала быстро и потом медленней и медленней поползла к отметке "1 ати". Наш компрессор, надо сказать, оставлял желать лучшего - давление в лаборатории так и не поднялось до полной атмосферы, он заглох. Боровиков чертыхнулся и перекрыл вентиль подачи воздуха в лабораторию.

"Надо серьезно заняться компрессором, - сказал он, но, повернувшись к обеденному столу и быстро оценив ситуацию, понял, что дальнейшее промедление, учитывая аппетит остальных членов экипажа, рискованно, вследствие чего попросил дежурного по эксперименту в ближайшее время его не беспокоить.

За столом я обратил внимание присутствующих на несколько необычную дикцию Гены, на что он ответил, что мой голос тоже больше похож на лягушачий и козлиный, нежели на голос Качалова. Беспричинный смех и веселье охватило нас, все стали передразнивать друг друга. Мы продолжали дурачиться и после обеда. Но этого нам показалось мало, и мы решили своей дикцией развеселить и дежурного на КП.

Первым, кто трезво оценил некоторую странность всего происходящего, был Боровиков. Дело в том, что искажения в голосе проявляются в явной форме при давлении, превышающем 2 ати. Он поделился своими соображениями с нами. Вдруг кто-то вспомнил, что компрессор обычно глох при давлении около 3,5 ати. И тогда нам всем стала ясна причина нашего безудержного веселья: эйфория - состояние возбуждения в период адаптации организма к повышенному давлению. Дифференциальный манометр упрямо показывал 0,9 ати. А все говорило о том, что давление в лаборатории значительно выше 1 ати.

Боровиков сел к пульту и вызвал дежурного инженера Виктора Бровко.

- Необходимо замерить давление в доме, - сказал Паша.- подсоедините манометр снаружи к уравнительному штуцеру палубной шахты, а мы откроем вентиль.

Через десять минут Бровко доложил, что избыточное давление в доме 3,2 атмосферы!!! Первая мысль - не подведут ли иллюминаторы. Хотя они и рассчитаны и испытаны на такое давление, но эти прозрачные стеклянные круги не внушали такого доверия, как сталь корпуса. Обдиркин и Москаленко склонились над водолазным справочником, подбирая режим декомпрессии. Бровко, ориентируясь на показания своего манометра, начал сброс давления до первой ступени - 1,8 ати. Теперь за иллюминаторы можно было не волноваться. От прежнего веселья нет и следа, однако настроение бодрое. Сразу же начинаем разбираться в причине сложившейся ситуации, чтобы не допустить ее в будущем.

Томительно тянутся минуты, складывающиеся в часы, но наконец давление стравлено до 1 ати, теперь все идет по программе, декомпрессия будет продолжаться до утра, экипаж может спокойно отдыхать. В два часа ночи я заступаю на вахту, треволнения позади, ребята спят. Никто не проснулся, когда была пройдена и последняя ступенька декомпрессии. Давление в доме стало атмосферным, можно открывать люк.

...Утро. Готовимся к выходу. Паша дотошно расспрашивает о самочувствии каждого, доискивается, нет ли симптомов кессонной болезни. Все чувствуют себя нормально, можно выходить".

...Три трактора, упершись гусеницами в землю, напрягли до предела стальные мышцы сотен своих "лошадей". Сизое облако, вырвавшееся из их выхлопных труб, окутало мастерскую, толпу любопытных, молодую листву деревьев, и под оглушительный рев моторов "Черномор", оставляя на дороге три широких следа, медленно и как бы нехотя двинулся к берегу, навстречу стихии, для которой и был рожден.

Трактора выползли на гальку пляжа и, окунув радиаторы в воду, остановились. Стоп, дальше начиналось море. Как оно встретит "Черномор", сумеет ли он покорить глубину? Это предстояло выяснить, а сейчас он стоял недалеко от кромки прибоя, окруженный верными витязями, его создавшими. Не все они собрались в этот день под знамена "Черномора", а было их много, больше тридцати трех, а работы впереди было еще больше!..