2. Пять суток в перевернутом мире

День был ясным и тихим. Норд-ост, который не утихал несколько дней подряд, словно устав, спрятался за горбатой спиной Кавказского хребта. В уютной зеленой долине, охватившей подковой Голубую бухту, привычно желтели домики Южного отделения. Я завернул в полотенце водолазный нож, блокнот, шариковую ручку, мыльницу, зубную щетку и тельняшку. Вот и все, что нужно, оказывается, акванавту, если он журналист. У пирса меня ждал катер. Матрос завел мотор, и мы неспешно направились к понтону, белым блюдцем застывшему в середине бухты.

С моря подул ветерок. Полуденное солнце пряталось за облака. Их отражения серебрились чешуйчатыми пятнами на ультрамариновой поверхности моря. Я подумал о том, что через полчаса весь этот яркий, богатый красками и запахами мир останется по ту сторону грани, которую мне предстоит перейти.

Вот и понтом. Из каюты, где установлен пульт связи, слышно, как вахтенный переговаривается с "Черномором". Надеваю черную с желтыми полосами куртку гидрокостюма и ласты. Кто-то помогает попасть в лямки акваланга. В ожидании команды присаживаюсь у трапа. Ну, вот и мой черед. Вот уже десять часов, как ребята в подводной лаборатории. Утомившись после длинного первого дня, они отлично поспали, с аппетитом поели и теперь готовили к экспериментам аппаратуру.

Кто-то дотронулся до моего плеча. Борис Громадский, улыбаясь, командует: "Пошел!" Взяв загубник в рот, опускаюсь по трапу и погружаюсь с головой. И тут же выскакиваю обратно - проверяя акваланг, я зачем-то снова закрыл воздушный вентиль. Паша Боровиков, мой страхующий, открывает его. Делаю глубокий вдох. Порядок. Ухожу в глубину. Растущий "столб воды" давит на барабанные перепонки. Усилием мышц гортани уравновешиваю давление в среднем ухе с окружающим. Боль сразу прошла. Водолазы называют этот физиологический маневр "продуванием". В голубом сумраке подо мной забелел корпус "Черномора". У входа на минутку останавливаюсь по просьбе Олега Галушко: моментальный снимок на глубине 14 метров. После этого подлезаю в водолазную шахту и выныриваю уже внутри "Черномора".

Слава Степанов снимает с меня акваланг. В доме стоит легкая туманная дымка (она возникает, как я узнал позже, когда в лаборатории собирается слишком много гостей или вахтенный чуть замешкается, манипулируя с дренажным вентилем). Голоса у ребят непривычные- глуховатые и писклявые. Из иллюминаторов льется зеленовато-голубое сияние. Водная толща служит прекрасным светофильтром, задерживающим красный цвет: помидоры, губы, лица приобрели фиолетовые оттенки. В этих влажных сумерках, напоминающих остывающую баню, я буду жить пять суток.

Перед сном вместе с Аликом Амашукели, надев акваланги, отправляемся на прогулку. За бортом нас окружает кромешная тьма. Но если поглядеть наверх, то высоко над головой, как просвет в облачном небе, голубеет яркое пятно, высвеченное прожекторами понтона. Медленно проплываем над палубой "Черномора" и скользим вниз, на самое дно. Из иллюминаторов пробивается слабый свет. Наш дом похож на одинокую избушку, затерявшуюся на опушке дремучего ночного леса, окошки которой манят светом теплого жилья. Подплываю к иллюминатору. Слава Степанов лежит на койке, читает "Золотого теленка", Паша Каплин сидит на вахте за пультом. Очень даже обыденно и уютно. Я же, заглянув в этот привычный мир, "закупоренный" в стенах "Черномора", чувствую некую отрешенность, и, словно удивленная рыба, пялюсь из темноты на светлые круги иллюминаторов...

Наш дом довольно просторен: в длину шагов десять, а в ширину три. Я стою лицом к пульту управления. Справа от меня жилой отсек с четырьмя койками и обеденным столом, сзади большой лабораторный стол, а слева стеллажи и еще два рабочих столика. И люки. Верхний задраен, а нижний открыт - это наша "жидкая" дверь. Давление в доме такое же, как и снаружи, поэтому море скромно плещется у нашего порога. Стены, пол и потолок отделаны пластиком - желтым, голубым и белым. Днем мимо иллюминаторов временами проплывают рыбешки. Однако они вызывают не любопытство, а недоумение - столько воды и так мало рыбы. Гораздо любопытнее наблюдать окутанные серебристыми пузырьками фигуры гостей, спускающихся к нам с поверхности. Глядя на них, начинаешь верить в то, что толща моря вообще-то вполне подходящая и для нас стихия...

Наш дом не только комфортабелен, но, как мы внезапно обнаружили, даже уютен. Конечно, повышенное давление чувствуется, голоса звучат по-иному, чем на поверхности, и в доме у нас довольно-таки влажно. Но это пас не огорчает. Как уверяют конструкторы, последнее неудобство временное.

Зато у "Черномора" много достоинств и в нем воплощен опыт, накопленный зарубежными исследователями, такими, как, скажем, Жак-Ив Кусто. К примеру, "Черномор" в отличие от домов других конструкций может погружаться и всплывать самостоятельно. Хотя мы сейчас и подзаряжаем ежедневно аккумуляторы, но при необходимости можем "порвать" с поверхностью всякие дипломатические отношения на трое суток. Прочный корпус позволяет использовать наш дом перед всплытием и как декомпрессионную камеру.

Короче, наш дом откровенно нам нравится и мы находим, что он существенно отличается от подводной лодки не только тем, что не может перемещаться, но и тем, что он служит не столько для изоляции от моря сколько для постоянного общения с ним. Недаром же мы никогда не закрываем входной люк. И как здесь не вспомнить старый английский анекдот о моряке, уволенном из подводного флота за то, что он любил спать с открытой форточкой. Бедняга! Ему нужно было всего- навсего сменить сумбарину на подводный дом...

Моя первая вахта. Глубокая ночь. Сижу за пультом управления "Черномора". Липкую, влажную тишину нарушает лишь бесконечное бульканье и завывание воздушных пузырей, вырывающихся из дренажного клапана через какие-то микроскопические щели. Если выключить настольную лампу, наступает полная темнота - иллюминаторы так же темны, как стены. Только стрелки, шкалы и ручки тумблеров сияют на пульте лунным фосфоресцирующим светом. В доме мы ходим в самой легкомысленной одежде - плавках. Но стоит кому-то из нас сесть за пульт, взять в руки микрофон громкоговорящей связи с понтоном, и он сразу же приобретает строгий военно-морской вид. Мои товарищи крепко спят. В ближайшие четыре часа я, как вахтенный, отвечаю за их жизнь. И хотя практически ничего сверхординарного произойти не может, бремя ответственности начисто отгоняет сон: как-никак вокруг, вот за этими стенами, толща воды.

Через каждый час я замеряю влажность, температуру и количество накопившегося в нашей искусственной атмосфере углекислого газа. В конце вахты я сообщу на поверхность и процентное содержание кислорода. Кроме того, когда на понтоне включат компрессор и дадут сигнал, я должен открыть дренажный вентиль, через который уйдет избыток воздуха. Во время "проветривания" нужно по манометрам следить за тем, чтобы наша "форточка" не выпустила слишком много воздуха. Иначе давление в доме упадет и через нижний входной люк в дом ворвется море. Наконец, если я не хочу разбудить ребят, с дренажным вентилем следует обращаться на "вы", так как резкие изменения давления вызывают неприятные пощелкивания в ушах. Словом, во время вахты успевай только поворачиваться, а чуть замешкаешься с ответом на запрос с поверхности, в доме раздается встревоженный голос дежурного:"Что случилось?"

В четыре утра меня сменит командир нашего экипажа Павел Каплин. Он один из пионеров изучения моря непосредственно в толще морских вод: более десяти лет назад Павел с аквалангом за плечами приступил к исследованию рельефа дна прибрежной зоны морей, омывающих берега нашей страны. Ему принадлежит один из первых наших неофициальных рекордов погружения в акваланге-на 90-метровую глубину. Не раз в экспедициях попадал Павел в драматические переделки, из которых всегда выходил с честью. Однажды на Курилах он вместе с товарищами по несчастью затерялся на шлюпке в просторах Тихого океана. В таких случаях, как говорит статистика, люди чаще всего гибнут не от голода или жажды, а от страха. Статистики Каплин, может быть, и не знал, но паники на шлюпке не допустил. Спас их случай, а в первую голову - самообладание. Так что экипаж "Черномора" в надежных руках.

О Славе Степанове говорить много нечего - он один из главных вдохновителей необычной проектной организации, в которой на общественных началах сотрудничали маститые специалисты и желторотые инженеры-выпускники. Добавлю, что Слава 15 лет прослужил в военно-морском флоте.

Третий акванавт, Коля Есин, - младший научный сотрудник Южного отделения. Он окончил мехмат Ростовского университета, в последние годы разрабатывал математические методы геоморфологических исследований. Научная программа нашего экипажа составлена Есиным. Четвертый член экипажа-Алик Амашукели, один из трех ребят, отличившихся полторы недели назад, при эвакуации испытательного экипажа "Черномора".

...День у нас начинается довольно поздно, с точки зрения соседей по подводному царству, - в семь утра, когда нас уже окружает равномерно освещенная изумрудная толща. Еду доставляют с поверхности в контейнерах. Четыре часа в сутки мы проводим в море, выполняя научную программу. О том , чем мы занимаемся под водой, говорит название нашего экипажа - гидрофизический. Мы попытаемся зафиксировать перемещение водной массы в гонком придонном слое, остающемся до сих пор весьма мало изученным наукой. На дне Голубой бухты, в пятидесяти метрах от "Черномора", водолазы вырастили "елку" - шестиметровую мачту с перекладинами. К ним будет крепиться металлическая масштабная сетка, на фоне которой впрыснутая краска покажет, как ведут себя здесь придонные течения. Площадка вокруг мачты - наш гидрофизический полигон...

Сегодня море несколько разволновано и вокруг "Черномора" повисла желтоватая муть. Отойдешь от дома метров на пять, и его уже не видно. А в иллюминаторах взвешенные в воде частички пляшут модный в царстве Нептуна танец "эллипс", наглядно подтверждая законы колебательного движения воды в море, известные в общем виде еще из школьного курса физики. Однако Есина интересуют не эти колебания. Короче, пора собираться на работу.

'Услужливый водяной несет нам обед в контейнере'

Дверь в мир безмолвия открыли нам, существам сухопутным, Эмиль Ганьян и Жак-Ив Кусто, изобретатели акваланга. И именно Кусто установил незыблемый закон подводных пловцов: "Никогда не погружаться в одиночку". Это правило обязательно, по вполне понятным причинам, и для нас. Вода довольно холодная, поэтому надеваем гидрокостюмы. На ноге - водолазный нож. В руках у Каплина и Есина - резиновые баллончики с желтой флюоресцирующей краской. Экономя воздух, перебираем ходовой конец руками и цепочкой скользим над дном. Успокоительно сипит за спиной легочный автомат и с шумом отрываются пузыри выдыхаемого воздуха.

Вот и наша мачта. Мне поручены датчики, записывающие давление, которое оказывает на них течение. Датчики укреплены на штырях, вбитых в дно. От них идут кабели, оканчивающиеся в "Черноморе", где у приборов дежурит Степанов. Я же должен по ходу эксперимента переставлять датчики снизу вверх по штырям.

На поясе у меня свинцовые грузы. С их помощью я уравнял свой вес и вес вытесняемой моим телом воды. Другими словами, используя заученный со школьной скамьи закон Архимеда, я получил возможность висеть в море в любом положении, регулируя глубину количеством воздуха в легких. Сделав вдох чуть больше или чуть меньше, застываю над дном или медленно парю в толще воды. Прекрасное ощущение свободного полета, невесомости! Рядом со мной, резко толкнувшись ластами и руками, Амашукели превращается в карусельное колесо, украшенное серебряными бляхами пузырей. Потом, повернувшись на спину и слегка работая ногами, скользим в изумрудном мире, любуясь игрой солнечных лучей, пробивающих границу воды и воздуха. Наш вес остался в доме, и сейчас мы чувствуем себя не то рыбами, не то птицами. Делаю вдох поглубже и медленно взмываю к вершине мачты, увенчанной крестовиной. Не спеша усаживаюсь ленивой вороной на одну из перекладин. На другую опускается с фотобоксами Олег Галушко. Амашукели показывает жестами, что мы похожи на кур, усевшихся на насесте. Наш вид очень его смешит, он мычит и чуть не выпускает изо рта загубник акваланга.

Внизу, у основания мачты, Каплин и Есин выпускают облака очень яркой желтой краски. Она, клубясь, словно проявляет замысловатые завихрения придонного течения. "Голубое и желтое" - эту абстрактную, нарисованную самой природой, картину, запечатлевает кинооператор Толя Клементьев.

Поднимаю голову. Солнце гигантским пятном расплылось на рифленой серебристой поверхности. Надо мной кругами скользят силуэты двух страхующих водолазов. А вот дно моторной лодки. Я, как рыба, вижу теперь тот, знакомый мне с детства мир, перевернутым. Туда, к солнцу, путь нашему экипажу сейчас закрыт: без декомпрессии мы уже не можем преодолеть незримый барьер двух атмосфер, иначе нас "взорвет" кессонная болезнь. Мы стали человекорыбами и временными пленниками меря. Но взамен оно подарило нам необыкновенную легкость движений, свободу перемещаться во всех трех измерениях. Однако пора опускаться на дно. Выдыхаю немного воздуха, раскидываю руки и ноги и медленно погружаюсь...

Вторые сутки были для меня переломными. К вечеру влажный, с трудом, как мне казалось, входивший в легкие воздух, легкое пощелкивание в ушах, все время напоминавшее о повышенном давлении в доме, изрядно надоели. Стало, пожалуй, даже скучно. Только за бортом, в прохладном голубом сумраке, чувствуешь себя в своей тарелке. Но с подводным ландшафтом нам не повезло. Вокруг "Черномора" расстилается песчаная равнина. Где-то впереди, на недоступном для нас расстоянии (мы ограничены запасом воздуха в аквалангах), живописные подводные скалы. А здесь - ни экзотических рыб, ни морских звезд, ни подводных "цветников", знакомых по фильмам Кусто. Только полчища раков- отшельников, похожих на тараканов, да редкие стайки зеленух...

Но утром следующего, третьего дня я словно обрел второе дыхание. Настроение было отличное, вернулась и прежняя бодрость.

Перед погружением наш экипаж двое суток жил в профилактории. По нескольку часов в день ребят "мучили" медики, обвешивая их датчиками и заставляя проделывать хитроумные упражнения на координацию движений или испытывая на максимальную работоспособность с помощью довольно-таки изнурительного прибора - велоэргометра. Но, как говорится, наука требует жертв. Теперь медики спускаются к нам в дом дважды в день. А вот сейчас Алик Амашукели, под наблюдением представителя медицинской службы Куренкова, заканчивает в прекрасном темпе бег на 1500 метров... на месте. Когда он отдышался, мы поздравили его с установлением рекорда: на глубине 14 метров этого еще никто не делал.

Ну, а если говорить серьезно, подобное исследование возможностей дыхательных и сердечно-сосудистых систем организма акванавтов действительно проводится в мировой практике впервые. Несмотря на то что организм каждого из нас до отказа насыщен азотом (результат длительного пребывания под давлением и дыхания сжатым воздухом), наша работоспособность, как показал эксперимент, не снизилась. Более того, врачи считают, что наш четырехчасовой рабочий день можно сделать более насыщенным.

Член экипажа водолаз первого класса Алексей Насонов уйдет под воду последним. Сейчас он занят своей прямой обязанностью - проверкой экипировки акванавтов. ('Черномор-71'.)

И все же подводный дом, позволяющий довольно долго оставаться под водой, "раствориться" в море, вовсе не примиряет организм человека с чуждой ему водной средой. Не раз вспоминали мы слова американского космонавта-акванавта Карпентера о том, что гидрокосмос еще более враждебен, чем космос. Как и в космическом пространстве, погрузившись в море, человек должен обеспечить себя аппаратом для дыхания. Он почти в той же мере подвержен действию невесомости. Приятно, конечно, парить надо дном, испытывая эмоции, которые в обычной жизни выпадают разве только во сне. Но, с другой-то стороны, наш организм привык к условиям гравитации, мы привыкли иметь опору. Значит, любые движения, требующие мало-мальской координации, должны быть под водой "выучены" заново.

Или возьмем барьер давления, который не менее грозен, чем вакуум космического пространства. Даже на сравнительно небольшой глубине-14 метров, где установлен "Черномор" и разбит наш рабочий полигон, оно на 1,4 атмосферы больше того, к которому мы привыкли на поверхности. Если в воде это давление не особенно замечаешь, то в доме оно не дает о себе забыть.

Трудно акванавту и ориентироваться в водной толще. С глубиной освещение становится равномерным, а звук коварен и обманчив, он подступает сразу со всех сторон. Лишь бег пузырей может указать, где верх, а где низ. Как-то, отплыв от "Черномора", я попробовал сориентироваться. Ровное песчаное дно растворялось в серо-голубом пространстве. Путь наверх запрещен. Куда же плыть? А вдруг забарахлит акваланг? В такие минуты чувствуешь себя весьма неуютно.

Наконец, подводного пловца подстерегает немало других опасностей, и в том числе - специфические водолазные болезни. Науке вообще мало известно о процессах, протекающих в организме человека во время длительного пребывания под водой.

Какими психологическими и физиологическими критериями нужно руководствоваться при подборе экипажей акванавтов? Каковы гигиенические условия жизни в подводном доме? Как долго можно жить, дыша азотно-кислородной смесью под давлением? В чем специфика труда акванавта? На эти и многие другие вопросы должна еще дать ответ медицина.

Медики незримо присутствуют даже за нашим обедом: пища содержит предписанное ими количество килокалорий (4500-5000) и, по их словам, "сбалансирована" по витаминному составу. Три раза в день дежурный водолаз спускает нам в герметичном контейнере пищу, которую на берегу готовит повар Толя. Аппетит у нас отменный, поэтому в судках обычно ничего не остается, хотя Толино искусство не поднимается выше уровня сухопутной средненькой столовой. Говорят, какой-то экипаж будет питаться из тубов с начинкой, приготовленной в Институте питания...

Надо сказать, что именно процессы обмена веществ (и в первую очередь витаминный обмен) наиболее уязвимы. Так, синтез витамина "А" происходит лишь в присутствии ультрафиолетовых лучей, которых под водой нет. Исследования показали, что из-за повышенного давления и отсутствия солнечных лучей у нас появились признаки авитаминоза. Видимо, пища последующих экипажей будет теперь обогащаться витаминами.

Наш "Черномор" вполне вписался в царство Нептуна. Обедаем мы целой компанией. Голодные зеленухи и окуни собираются у входной шахты, как бездомные собаки у дверей сельской столовой. Три рыбки - две морские ласточки и каменный окунь, живущие обычно среди скал, каким-то образом разузнали о нашем появлении на дне Голубой бухты и облюбовали в полостях корпуса "Черномора" квартиры. Ласточек Алик Амашукели кормит с рук. Ночью, когда возле иллюминатора горит настольная лампа, на свет регулярно стала приплывать стая молодых скумбрий. Они хищно пикируют на стекло, пожирая личинки и микроскопических червяков. Порой кажется, что это не иллюминатор, а стенка аквариума.

Когда наш дом вентилируется, из дренажной трубы и входной шахты вырывается ниагара пузырей, у "Черномора" вырастает густая серебряная шевелюра. Паша Каплин обнаружил, что на этих воздушных космах можно кататься.

Гостей с поверхности слышно издалека по сипению легочных автоматов и бурчанию пузырей - звук распространяется в воде прекрасно, можно даже переговариваться через стенку дома...

Береговой командный пункт (КП) эксперимента. Много теплых слов было сказано акванавтами в адрес оперативного дежурного КП - Лидии Николаевны Бирюковой. ('Черномор-71'.)

Но вот настала пора прощания с царством Нептуна. Видимо, мы ему уже надоели - утром нам прочитали по громкоговорящей связи текст штормового предупреждения. И действительно, дом начало покачивать. Порой кажется, будто кто-то сильно толкает лабораторию в бок, толща воды вокруг нас помутнела. К тому времени, когда мы были готовы выйти на наш подводный полигон, сверху нам сообщили, что на шлюпке сопровождать нас не будут, волны разгулялись не на шутку. В этом мы усмотрели еще одно преимущество подводной жизни - у нас шторм лишь взмутил воду, а работать он нам не помешает.

Вернувшись в "Черномор" к обеду, обнаруживаем, что он на своих лыжах проехал уже метра полтора - за ним на песке осталась широкая сапная колея. Наших постояльцев - морских ласточек и каменного окуня - не видно: запрятались, видимо, поглубже в ящиках для балласта. После обеда, отдохнув, снова отправляемся на полигон, и вновь, как сказочные птицы, мои товарищи кружат и парят вокруг мачты.

В пять вечера Каплин торжественно объявляет:

- Приготовиться к декомпрессии, задрать входной люк!

Слава Степанов манипулирует воздушными вентилями. Барабанные перепонки сразу же отмечают падение давления. Через час с небольшим оно всего на три десятые атмосферы превышает привычное атмосферное. Мы словно всплыли и остановились на глубине 3 метров. Теперь в течение пяти часов из нас будет выделяться азот, который за пять суток, проведенных на дне, максимально насытил нашу кровь, мышцы, ткани и даже кости.

Мы все сильнее ощущаем движение воли. "Черномор" все чаще отрывает от дна то одну опорную лыжу, то другую, и тогда наша подводная обитель начинает раскачиваться с борта на борт. Порой кажется, что она вот-вот опрокинется. И хотя морально мы подготовлены к самому худшему и почти невероятному случаю (рядом с койками у нас стоят аварийные акваланги), мы с Есиным иногда обращаем вопросительные взгляды к Степанову. Слава, человек могучего телосложения, напоминает нам о балласте, который никак не позволит нашему дому перевернуться.

В полночь мы готовы к всплытию. Однако разыгравшееся море вынуждает руководителей эксперимента отложить наше возвращение еще на пять часов. Радостное настроение улетучивается, особенно у Амашукели и Есина - их на берегу ждут жены. Пытаемся уснуть, по тщетно - мешает опасение свалиться с койки во время очередной эволюции дома. Время от времени Паша Каплин включает регенерационную систему: мы перешли на автономный режим и больше не проветриваемся.

В шестом часу утра Степанов продувает балластные цистерны. Все, что происходит дальше, очень похоже на кадры из приключенческого фильма о подводниках. Напряженно вслушиваемся в шипение воздуха, устремившегося по транспортным магистралям из баллонов. Слышится энергичное бульканье воды. Всплывем или не всплывем - вот в чем вопрос! Наконец нас перестает качать и в иллюминаторах начинает светлеть. Вот мы и на поверхности. Один за другим выскакиваем из люка. При дневном свете обнаруживаем, что физиономии наши за сто с лишним часов сидения в царстве Нептуна приобрели зеленоватые "подводные" оттенки.

Пять суток провели мы в мире безмолвия. Много это или мало? Во всяком случае, достаточно, чтобы убедиться в надежности "Черномора", вжиться в подводный мир и возрадоваться, возвратившись на поверхность, голубому небу и яркому солнцу... Нас встречали цветами, у них был восхитительный запах, которого, как я понял, нам не хватало под водой. Мне вспомнилась моя беседа с Жаком-Ивом Кусто (несколько лет назад мне посчастливилось побывать в Монакском океанографическом музее, директором которого он является). Я спросил его: "Почему вас так тянет в морские глубины?" Он ответил: "Потому, что это все равно неизбежно".