Глава четвертая. Сто двадцать часов без неба

Погружение

Чем заняться в свободное от работы время? Как провести очередной отпуск? Такие вопросы не возникают у тех, кто давно и серьезно увлечен, кто имеет свое "хобби". Не задают себе этих вопросов и подводники. Они "коллекционируют" моря и, как правило, стремятся попасть на то, в глубинах которого еще не побывали. Это не просто стремление завоевать приоритет или поставить очередную галочку в своем "послужном списке" и не только желание увидеть что-то интересное, жажда обогатиться свежими впечатлениями, новыми знаниями - чаще это стремление принести пользу науке, народному хозяйству.

Впервые задумываемся над тем, ехать или не ехать на Черное море. Мы были на нем не один раз, считаем хорошо изученным и поэтому не очень интересным. Однако профессор Всеволод Павлович Зенкович предлагает нам попробовать свои силы на только начинающей протаптываться стезе изучения подводных каньонов - глубоких ложбин, или долин, расположенных вдоль Кавказского побережья. Происхождение их далеко не ясно. Нашими руководителями должны быть ученики и соратники Всеволода Павловича П. А. Каплин и В. И. Буданов.

В просторном кабинете Валентина Илларионовича Буданова тихо и уютно. На столе шаровидный аквариум. На шкафах с книгами белоснежные кораллы. Вся обстановка напоминает о том, что человек, к которому мы пришли, любит и знает море, имеет к нему самое непосредственное отношение. Однако наиболее сильное впечатление производит то, что узнаем о так, казалось бы, хорошо знакомом Черном море.

Ежегодно тысячи отдыхающих посещают берега этого теплого моря. У многих появляются излюбленные места, куда они настоятельно рекомендуют поехать друзьям и знакомым. Однако мало кто знает, что здесь, на этом солнечном, радостном побережье из года в год происходят события весьма серьезные. В некоторых районах море упорно наступает на сушу. Там, где в прошлом году кто-то загорал на широком галечном или песчаном пляже, ныне свободно гуляют волны; где железная дорога бежала вдоль побережья и томимые нетерпением пассажиры выбегали на остановках окунуться в плещущее рядом море, теперь поезд ныряет в туннель, а берег загроможден огромными монолитами из бетона, связанными толстыми цепями.

То, что происходит в Сочи, Поти, Кобулети и других местах Кавказского побережья, уже известно и объяснено океанологами. А вот почему начали разрушаться берега в районе мыса Пицунда или южнее города Батуми, тогда было еще не совсем ясно. Этим-то и занялись специалисты Института океанологии Академии наук СССР. Для того чтобы сделать правильные выводы, нужны многочисленные данные, в том числе и регулярные подводные наблюдения, часть которых предложено произвести нам.

Узнав это, уходим от Валентина Илларионовича с твердым убеждением, что предстоящим летом, а может быть, и в дальнейшем нам придется отказаться от принципа "коллекционирования морей"...

Лето 1965 года выдалось очень жарким. Солнце висит над самой головой. Осязаемо тяжелые жгучие лучи впиваются в землю, интенсивно сушат ее. Воздух вязок от испарений. Только что прошел дождь, а пустынная асфальтовая платформа перрона вновь раскалена и пышет жаром.

Здесь, на станции Ингури, поезд останавливается всего на три минуты. Часть вещей приходится выбрасывать из вагона еще на ходу, затем прыгать самим, а йотом собирать экспедиционное снаряжение и оборудование вдоль платформы и насыпи. Через полчаса восемь бледнолицых северян уже трясутся в кузове автомашины, прилагая немалые усилия, чтобы не разбить головы о металлические дуги, поддерживающие брезентовый тент, и уберечь от повреждений прыгающие, как кузнечики, акваланги.

Вскоре мы у моря. На песчаном пляже закипела работа, изредка прерываемая кратковременным купаньем. За режимом работ тщательно наблюдает экспедиционный врач Владислав Анзимиров. Владислав - нейрохирург. В экспедиции круг его обязанностей широк. Помимо того что он должен работать под водой, ему надо следить за калорийностью пищи, санитарным состоянием лагеря и распорядком дня. А сейчас он и его подводный напарник инженер-механик Адриан Штраух с секстанами в руках осваивают основы штурманского дела. К выходу в море всем необходимо научиться пользоваться секстаном и протрактором, привыкнуть ориентироваться по береговым предметам, уметь найти нужную точку на карте, выбрать правильный курс. В составе экспедиции всего восемь человек. Взаимозаменяемость должна быть полной.

Не меньше забот и у старшего водолазного инструктора Михаила Балыка и его помощника Виталия Плешакова. Михаил - авиационный инженер, Виталий - слесарь-сборщик. Сейчас они оба в роли матросов боцманской команды и готовят ходовые концы, размечают лот, сооружают сигнальные буйки для обвеховки каньона.

Механик экспедиции Юрий Жуковский по специальности модельщик. Сейчас в его хозяйстве мощный компрессор, подвесные моторы, различное электрооборудование. Ему и инженеру-механику Николаю Бочарову нужно подготовить компрессор, зарядить акваланги и опробовать подвесные моторы. Однако самая хлопотливая и совсем непривычная работа у технолога Сергея Печенкина: в экспедиции Сергей помимо инструктора и водолаза еще выступает в качестве интенданта.

К концу дня работы закончены. Утомленные засыпаем под оглушительный концерт лягушек, населяющих болото за песчаным береговым валом.

Утром снова в море. Работа не ладится. Точки на карте ложатся не там, где надо. Встать на якорь в нужном месте долго не удается. Видимо, народ еще не сработался, а кроме того, погружаемся с легкой алюминиевой лодки типа "Казанка" - очень неустойчивой платформы, особенно для штурманских определений. Да казалось бы, и хороню известное Черное море в этих местах совершенно не похоже на то, к которому мы привыкли. Мощная река выносит здесь в море массу ила. На много миль вокруг вода цвета плохого кофе. Правда, оказывается, что под мутным слоем вновь появляется относительно чистая морская вода. По крайней мере видны спусковой конец и силуэт товарища, находящегося рядом. Не менее серьезным нашим противником оказывается и сильное течение, к которому мы совершенно не готовы. Как только кто-то опускается в воду, его тело моментально принимает "флюгерное положение". К счастью, с увеличением глубины скорость течения заметно понижается.

Не сложное как будто, да и привычное дело - взять пробу грунта или определить угол наклона дна, однако сконструированные и изготовленные нами угломеры оказываются слишком громоздкими. В условиях плохой видимости с ними трудно работать. "Щупы", приготовленные для зондирования донных наносов, слишком тяжелы и свободно уходят в ил, не давая никакого представления о его плотности. Даже пробу грунта в обычной полотняный мешочек взять не всегда удается. Илы, покрывающие дно, настолько легко взмучиваются и настолько текучи, что за время подъема пробу почти полностью вымывает, да и взять достаточное количество ила без определенной сноровки не удается. После первого дня работы многое приходится продумывать заново.

Но основным противником оказывается холод. Ни муть, ни сильное течение не приносят столько неприятностей, как обжигающе холодная вода. Нам очень хотелось поработать без гидрокостюмов, так надоевших на северных морях, и в снаряжении экспедиции не было ни одного гидрокостюма. Погружаясь на грунт, трижды испытываем резкий перепад температур. Первый слой речной воды значительно холоднее находящейся под ним морской воды. На глубине 23-25 метров температура снова резко понижается, падая порой ниже 10°. Кстати, о глубинах. Много это или мало - 40 метров? Для профессионала-водолаза погружение на такую глубину не считается глубоководным, хотя и требует определенных предосторожностей. Для многих из нас средняя рабочая глубина этого года - 40 метров в два раза превышает ту, на которой обычно приходилось бывать.

То, что мы ощущаем здесь при погружении под воду, близко к впечатлениям человека, летящего на самолете, когда машина неожиданно выныривает из густых облаков. Мы только что прошли сквозь коричневые клубы мути, где не было видно даже собственной руки. Теперь висим на тросе в относительно прозрачной морской воде. Спусковой конец круто уходит вниз, теряясь в темно-синей мгле. Дышится легко. Опускаемся глубже. Ладони щекочет бегущий вверх толстый смоляной канат. Вот сквозь пальцы проскочила очередная пятиметровая марка - отметка глубины. Со мной под водой Сергей Печенкин. С каждым метром температура воды падает, сгущается мрак под ногами. Да, плавки слишком легкое одеяние для такой воды! Явно замерзаем. Глубина 30 метров. Становится почти темно.

Неожиданно перехватывает дыхание. Совершенно внезапно мы попадаем в слой воды с резко пониженной температурой. Некоторое время приходим в себя, стараясь успокоить дыхание. Продолжаем погружаться. Вот ушла вверх еще одна пятиметровая марка. Глубина 35 метров. Холод тысячами иголок проникает в тело; ломит затылок, сбивается дыхание. К счастью, стало несколько светлее. Внимательно смотрю на Сергея, как он себя чувствует. Продолжаем проваливаться вниз. Совершенно отчетливо понимаю, что дальше погружаться бессмысленно - при такой температуре воды, даже достигнув дна, работу не выполнить. Но подать сигнал на всплытие мешает самолюбие... Разве можно не завершить погружение?

Можно! И даже нужно! Молодец Сергей! Вот он делает весьма выразительное движение ладонью около шеи и показывает большим пальцем вверх. Мой престиж спасен. Киваю ему, и оба спешим наверх. Скорей, скорей из этого черноморского холодильника! Вижу огорченное лицо Сережи. Он явно переживает, что первое его погружение на сорокаметровую глубину не удалось. Обидно, ведь до грунта оставалось каких-нибудь 2-3 метра! Пробив облака мути, выбираемся на палубу. Как хорошо дышать полной грудью, как приятно каждой клеткой тела впитывать солнечное тепло!

А к погружению готовится очередная пара. Теперь, несмотря на томящую жару, учитывая наш горький опыт, надевается шерстяное белье. На головы натянуты шапочки. Текут томительные минуты. Как там чувствуют себя товарищи? В руках тугой, слегка вибрирующий трос, по которому они ушли под воду. Рядом с аквалангами за плечами Адриан Штраух и Николай Бочаров. Это страхующие: они готовы в любой момент броситься в воду. Пристально следим за удаляющимся от борта пятном светлой воды. Всплывающие пузырьки воздуха разрывают и разгоняют мутный поверхностный слой. Вскоре на борт поднята первая проба грунта, взятая с глубины 40 метров. Два тощих мешочка лежат на палубе. На замерзших лицах Михаила Балыка и Виталия Плешакова довольные улыбки. Работа началась!

Направляемся к следующей "точке". Очередные "штурманы" определяют ее местонахождение. Следующая пара готовится к погружению. И так работаем изо дня в день...

Тысячи лет катит свои воды к морю одна из самых полноводных рек Грузии - Чорох. Сбегая с гор, она несет с собой массу ила, песка и гальки. За многие века река намыла обширную террасу, на которой издавна поселились люди, разбили сады, построили селения. Изредка река меняла русло, но это не приносило особо больших бед. Мощная река выбрасывает в море массу "строительного материала", который пополняет уносимый неутомимыми волнами песок и гальку. Старожилы здешних мест помнят те времена, когда мимо устья реки трудно было ходить на лодках: так было мелко и так много откладывалось наносов. А теперь выносимых рекой материалов стало не хватать.

Все так же быстро катит Чорох свои воды, так же много выносит гальки, песка, ила, но все это куда-то исчезает. Берег продолжает катастрофически разрушаться.

Перед океанологами встала задача - определить пути утечки "строительного материала", выносимого рекой. С этой целью прибыли сюда и мы.

Корабль не спеша идет вдоль берега. Записываемый эхолотом профиль дна представляет ровную, почти прямую линию. Но вот линия стремительно падает вниз. Раздается команда: "Взять координаты". Глубина растет с каждой секундой. Уже 20-30-80 метров. Затем кривая взлетает вверх так же стремительно, как и падала. Корабль прошел над каньоном - огромной подводной долиной, вершина которой лежит где-то у самого берега, кончается же каньон далеко в море на больших глубинах.

О существовании подводных каньонов на Черноморском побережье Кавказа известно давно. Однако о том, как они образовались и как развиваются, сведений в то время было очень мало. Всех нас интересует, не является ли Чорохский каньон причиной наступления в этом месте моря на сушу. Для того чтобы ученые могли ответить на этот вопрос, нужно собрать обширный материал. Итак, снова под воду. Условия работы ничем не отличаются от тех, что были в районе реки Ингури. Та же мутная и холодная вода, то же сильное течение, да вдобавок часто попадаются огромные коряги и корневища деревьев, встреча с которыми при отсутствии видимости не сулит ничего хорошего. Но участники экспедиции вошли во вкус и трудятся самоотверженно и смело. Для того чтобы взять пробу грунта из интересующего океанологов слоя отложений или определить мощность пласта ила, порой приходится зарываться в него с головой и, как кроту, копаться в жидком холодном месиве. После такой операции поднявшегося на палубу товарища приходится долго очищать от налипшей на него глины и вязкого ила. Иногда склоны каньона настолько круты, что работать на откосе без помощи напарника просто невозможно.

Скучная и однообразная на первый взгляд работа тем не менее захватила нас целиком. То, что мы наблюдаем под водой, настолько неожиданно и интересно, что даже у нас, не специалистов по каньонам, возникает множество вопросов. Действительно, почему в Батумском каньоне на сорокаметровой глубине нами обнаружены огромные, толщиной в полтора-два метра пласты твердой глины без каких-либо следов наносов ила или песка, тогда как всего несколькими метрами выше мощность слоя ила на том же склоне больше метра? Создается такое впечатление, что весь ил сметен каким-то мощным потоком. Однако мы не наблюдали никакого движения воды. Против вершины каньона в настоящее время нет ни одной реки, воды которой могли бы смыть ил в период половодья. Значит, при определенных условиях вдоль русла, или, говоря иначе, тальвега каньона проносятся огромные массы воды, сносящие все на своем пути. Вероятно, эти подводные реки текли строго на определенном уровне в какое-то неизвестное нам время.

Почему, опускаясь в глубину, порой неожиданно попадаешь из абсолютно чистой воды, сквозь которую свободно проникает свет, в совершенно непрозрачную среду? Нужно переместиться вверх или вниз всего на один-полтора метра, чтобы перейти изо дня в ночь или из ночи в день. И наконец, почему вершина Чорохского каньона так катастрофически приблизилась к устью реки? А в том, что это произошло, нет никаких сомнений.

На все эти и многие другие "почему?" океанологи смогут ответить только при достаточном количестве информации. Значительную часть этой информации можем и должны представить мы - подводники.

На следующий год, когда нам вновь предложено работать в комплексной экспедиции Института океанологии и Московского государственного университета, выезжающей на Кавказское побережье для изучения каньонов, ни у кого из нас не возникает вопроса, ехать или не ехать. Работаем под руководством И. Ф. Шадрина и Г. А. Сафьянова.

Приехав на место, не узнаем, казалось бы, таких знакомых подводных пейзажей. От наших прошлогодних подводных реперов не осталось и следа. Береговая черта изменилась настолько сильно, что не можем найти ориентиры, которыми пользовались в прошлом году. Оказалось, что каньон живет, как какое-то одушевленное существо. Снова погружаемся в холодную воду. Снова ползаем по склонам, измеряем толщину наносов, берем пробы грунта, устанавливаем новые ориентиры. Но уже совершенно ясно - понять характер этого загадочного явления природы можно, лишь разработав новую методику исследований. Самым лучшим вариантом было бы постоянное, ежедневное наблюдение за процессами, происходящими и в тальвеге, и на склонах каньона непосредственно под водой. Причем не в одной и даже не в десяти или двадцати точках, как это делаем мы, а на каком-то строго размеченном и хороню просматриваемом участке. Очевидно, что наблюдения надо вести днем и ночью, и зимой и летом, в штормовую и тихую погоду. Однако для этого НУЖНО находиться под водой длительное время. Проще всего на период исследований поселиться на склоне каньона в подводном доме, поставив его на глубину, не досягаемую для самых больших волн.

Возвращаемся из экспедиции, глубоко убежденные в том, что океанологам нужны подводные дома. Ведь жили французы и американцы под водой. Об экспериментах с ПОДВОДНЫМИ домами не первый год говорит весь мир. Сумели же энтузиасты-подводники из Донецкого клуба "Ихтиандр" поставить подводный дом в районе мыса Тарханкут, а специалисты из Ленинградского гидрометеорологического института построить подводную лабораторию "Садко". Почему бы не попробовать и нам?

Ясно представляем, что проектирование и постройка любого подводного сооружения, а подводной лаборатории том более - дело не простое, требующее вполне определенных, достаточно глубоких знаний и немалых средств.

Никогда еще я не ощущал такой глубокой тишины. Тишины особенной, ощутимо вязкой и очень уютной. Изредка в сознание врывается тиканье корабельных часов, поблескивающих никелем на голубой панели пульта, усеянного многочисленными приборами. Иногда сладко всхрапнет кто-нибудь из друзей, безмятежно спящих на полужелезнодорожных-полукорабельных койках. Мы в подводной лаборатории "Черномор". Раннее утро. Иллюминатор перед глазами заметно посветлел. За толстым стеклом в пучке света, совершая правильные эллиптические движения, как крупные пушистые хлопья снега, медленно опускаются частицы белой взвеси. Иногда подплывает какая-нибудь небольшая рыбешка и, уткнувшись в стекло твердыми губами, недоумевая, смотрит, как будто спрашивая: "Что ты здесь делаешь, человек?"

А человек бережет сон и покой товарищей-акванавтов, отдыхающих после очередного трудового дня на дне Черного моря. Мои обязанности не сложны. Первая из них и самая главная - не уснуть! Не прозевать какого-либо изменения в показаниях контрольных приборов или сеанса связи с поверхностью. Вторая - не разбудить товарищей.

Пора начинать вентиляцию. Надеваю наушники и нажимаю тангетку вызова. Там, на поверхности, у пульта, такой же вахтенный, как и я. Его и меня разделяет четырнадцатиметровый слой воды, но объединяет многолетняя дружба, увлекательная совместная работа и... кабельная плеть. По ней в подводную лабораторию поступают электроэнергия, воздух и вода. Это коммуникация, дающая возможность держать связь с командным пунктом, расположенным на плавающем над нами понтоне. Кабельной плетью лаборатория, как ребенок пуповиной с матерью, связана с плавбазой. Там установлены электростанция, компрессор и все то, что необходимо для четкого функционирования систем подводного сооружения, в котором мы живем и работаем. Оборвись плеть-пуповина - и нормальное течение событий будет нарушено. Но это уже ЧП, а пока...

Тихо, стараясь не потревожить спящих, сообщаю на поверхность данные о количестве кислорода и углекислого газа в атмосфере жилища и прошу включить компрессор. Через несколько секунд из ресивера^*, установленного под подволоком, с легким звоном начинает поступать свежий воздух. Теперь нужно открыть вентиль дренажного клапана, через который избыток его будет стравливаться в воду.

^* (Ресивер - расширитель, или компенсатор, давления.)

Тишина нарушается шумом вырывающихся за борт воздушных пузырьков. С каждым оборотом вентиля гул становится сильнее, но уменьшить его нельзя. Дренажный клапан должен быть открыт ровно настолько, насколько нужно, ни больше ни меньше. Иначе давление внутри лаборатории будет или повышаться, или падать, а это недопустимо. Вскоре дышать становится заметно легче. Вот что все-таки значит настоящий, чистый воздух! Чувствуется, как посвежела атмосфера. Стало значительно прохладнее. При повышенном давлении, в котором мы живем постоянно, любое изменение температуры ощущается резче, так как плотность среды выше, теплоемкость ее больше, а следовательно, интенсивней и теплоотдача. Отдыхающие в спальной зоне плотнее закутываются в одеяла. Их не разбудил шум, созданный притоком воздуха. За пять суток пребывания под водой мы привыкли к этому периодически повторяющемуся бурлению и спим под него даже более сладко. А у вахтенного наступает одна из самых благодатных минут - можно покурить! До чего же ароматна самая обыкновенная сигарета, когда ее куришь после трехчасового вынужденного воздержания. Глотаю дым с огромным удовольствием, хотя поза, которую пришлось принять, весьма неудобна. Для того чтобы дым выходил через дренажное отверстие, расположенное очень низко над палубой, приходится становиться на четвереньки. Только так можно избавить некурящих товарищей от нежелательного для них запаха табака. Правда, сейчас курю один и могу растянуться во весь рост на прохладной, покрытой синим пластиком палубе. Днем, когда курильщиков двое или трое, описанная выше поза неизбежна. Вот так, лежа на "полу", можно не спешить с затяжками и покурить всласть!

Через 15 минут жилая зона лаборатории провентилирована. Парциальное давление кислорода доведено до максимально возможного значения, а количество углекислого газа сведено до минимума. Компрессор на понтоне остановлен. В подводном доме снова наступает глубокая тишина. А из иллюминаторов льется мягкий зеленоватый свет, достаточно хорошо освещающий наше небольшое, но уютное подводное жилье.

Непосвященный человек, попав в лабораторию, может принять ее за салон довольно большого самолета, несколько загроможденный столами, приборами и механизмами, либо за отсек подводной лодки. Стены борта обшиты светло-желтым рельефным пластиком. Стыки обшивки отделаны лакированными деревянными планками. Светло-голубой пластиковый подволок с матовыми изящной формы плафонами и блестящая темно-синяя пол-палуба создают настоящий, почти домашний уют. У нас есть изолированный от общего помещения, правда совмещенный с душем, туалет и почти от отдельная четырехместная каюта. На наш взгляд, жилые помещения "Наутилуса" капитана Немо немногим комфортабельнее. Недостает тяжелых портьер перед иллюминаторами, да и сами иллюминаторы, конечно, поменьше. Некоторый диссонанс в интерьер вносят пульт и пост контроля, пестрящие приборами, тумблерами и вентилями, стеллаж с аквалангами да всевозможные научные приборы на широком столе. Ведь это не только жилище, но и лаборатория!

Неподалеку от лаборатории на дне моря разбит полигон. На нем целый комплекс различных датчиков и приборов, соединенных кабелями с аппаратурой, размещенной внутри лаборатории. В центре полигона возвышается шестиметровая мачта. Увешанная приборами с закрепленной на ней сеткой для фиксации потоков окрашенной воды, похожей издалека на антенну радиолокатора, мачта производит солидное впечатление. Мне она напоминает мачты отдаленных северных метеорологических станций, особенно в те моменты, когда подплываешь к полигону. Смутный силуэт сооружения проглядывается через постоянно падающую белую взвесь, как через снег, взвихренный пургой. Так и кажется, что вот-вот рядом появится крыша приземистого, занесенного снегом домика. Иногда эти романтические ассоциации сменяются на почти фантастические. Особенно тогда, когда видишь, как вокруг высокого тонкого стержня свободно "порхают" человеческие фигуры. Они легко перемещаются вверх и вниз, делая совершенно немыслимые в наземных условиях пируэты, или просто висят без всякой опоры.

Несколько раз в день мы приплывали на полигон и производили необходимые наблюдения и работы. Дел набиралось достаточно. То необходимо перенести датчики в другой, еще не обследованный квадрат дна, то надо изменить уровень установки приборов на мачте. Регулярно производили киносъемки движения потоков окрашенной нами же воды. Как профессиональные землекопы, копали шурфы, вбивали в грунт маркированные штыри и делали многое другое, порой совершенно забывая о том, что находимся под водой. Но только порой. Обычные аппараты, применяемые нами во время подводных работ, не обеспечивали нужной степени автономности. Работая на полигоне, приходилось все время думать о том, сколько еще осталось воздуха, и регулярно поглядывать на манометр. Правда, в любое время можно было сменить акваланг, "сплавав" в лабораторию или попросив, чтобы "свежий" аппарат доставили с поверхности. Глубина небольшая, и такой вариант вполне возможен.

Однако если рассматривать процедуру смены аппаратов на более глубоководном полигоне, то станет очевидно, что сделать это практически трудно. Во-первых, тяжело доставлять аппараты акванавтам, а во-вторых, как в них включиться? Мало ли что может произойти в момент смены? Если с глубины, на которой мы находимся, сейчас в крайнем случае можно выскочить на поверхность, надеясь на то, что тебя сразу же подберут товарищи, дадут акваланг и можно будет немедленно вернуться на спасительную глубину под необходимое давление или тут же поместят в барокамеру, то с большей глубины уже не выплывешь! Да и замена аппаратов в лаборатории - процедура, достаточно неудобная, требующая значительного времени, хотя полигон расположен недалеко.

Однажды, не заметив, что манометр вышел из строя, я поплыл работать с аквалангом, имеющим неполный запас воздуха. Вскоре почувствовал, что дышать стало тяжелее, а на манометре все еще 120 атмосфер. Устал, что ли? Стараюсь дышать как можно спокойнее, но и это не помогает. Попросил у Каплина разрешения вернуться в лабораторию сменить аппарат. Иду вдоль кабельной плети. Плыву не торопясь, чтобы не возбуждать дыхания. С каждым вдохом воздух всасывался тяжелее и тяжелее. Пройдена всего половина пути! Чтобы ускорить движение, хватаюсь за кабель. Перебирая его руками, спешу к спасительному входному люку. Как назло, кабель петляет, и это значительно удлиняет путь. Волей-неволей приходится повторять все изгибы, иначе дорогу к дому не найти. Видимость плохая. Дно ровное, песчаное, без каких-либо приметных ориентиров. С тоской поглядываю на близкую поверхность воды. Так хочется бросить аппарат и всплыть. Но это уже "чрезвычайное происшествие"! Совершенно не известно, чем оно может кончиться и для меня, и для эксперимента вообще. Не дай бог, если будет зафиксирован "несчастный случай". А аппарат выдает совершенные крохи. Сосу так, что болят скулу. Делаю конвульсивные дыхательные движения практически без воздуха. Наконец впереди показалась торцовая стенка лаборатории. На ней славянской вязью выведено: "Черномор". Подача воздуха прекратилась совсем. Решаю бросить кабель и плыть напрямую к люку, хоть немного сократив путь. Мимо медленно, очень медленно проплывает балластные бункеры, загруженные уже позеленевшими от водорослей чугунными чушками. До чего же тихо я плыву. Осталось всего 5-6 метров. Чувствую себя хуже, чем во время ныряния на пятидесятиметровую дистанцию, которую однажды решил преодолеть без тренировки, на спор с друзьями. Нет, значительно хуже! Нахожусь на грани потери сознания... Что, если погибну вот так, глупо, рядом с таким прекрасным подводным сооружением? Стоит залечь на грунт, как все... Всем нам хорошо известно, что при кислородном голодании потеря сознания наступает внезапно. Сколько раз доводилось во время тренировок в бассейнах вытаскивать товарищей, потерявших сознание в конце дистанции. В течение нескольких минут никто ведь и не вздумает меня искать, а вполне достаточно и одной-двух минут, чтобы никогда больше не увидеть солнца. Такие мысли промелькнули в голове уже в тот момент, когда, как гвоздь из монтажного пистолета, я вбиваюсь в спокойную поверхность воды входного люка.

Выплюнув загубник, дышу. Дышу и не могу надышаться прекрасным воздухом лаборатории. Ноги подкашиваются, колени дрожат. Облокотился баллонами на "юбку" люка. На звон металла подбегает Алик Амашукели. Он вахтенный по лаборатории. Коротает время за чтением "Золотого теленка". Сколь возможно спокойным тоном прошу его дать другой аппарат и забрать этот, чуть не стоивший мне жизни. Обратно плыву вдоль той же прихотливо извивающейся кабельной линии. Никто из нас не решается отплывать от нее за пределы видимости. Потерять кабельную плеть - значит потерять дорогу домой и на полигон. Не имея навигационных приборов, мы совершенно беспомощны вне пределов небольшого, хорошо изученного нами участка дна, на котором есть вполне известные ориентиры.

Вернувшись к ничего не подозревавшим товарищам, продолжаю работать. Мы практически немы и не можем ничего обсудить из-за отсутствия какой-либо связи. Поэтому перед выходом на работу детально обсуждаем план действий, скрупулезно уточняем, кто, что, когда и как будет делать. У нас есть только возможность жестикуляции, кое-какая мимика да попытки что-то промычать. К сожалению, обмен информацией в процессе работ полностью исключен. Поэтому каждый выполняет конкретное задание, прибегая к помощи товарищей в крайнем случае. Вот тут-то совершенно необходима спаянность коллектива и взаимопонимание, высокая степень подготовки каждого его члена к выполнению порученных ему обязанностей. В этом смысле наш экипаж очень удачен и может работать "без лишних слов".

На полигоне нами уже в который раз оценены безусловные преимущества человека, свободно плавающего в толще воды, почти не связанного рамками времени. Мы легко "летали" вдоль мачты, работали, вися в пространстве вниз головой или лежа на боку. Порой дел было так много, что на помощь к нам приходили товарищи с поверхности. Тогда на полигоне одновременно трудились четыре-пять человек. Выполнив запланированные работы, плыли "домой", навещая по пути появившихся среди обитателей дна знакомых. Мы знали, что в старой автомобильной покрышке, служившей когда-то кранцем на корабле, которая валялась на дне неподалеку от кабеля, живет краб Васька. Чуть дальше, у одинокого камня, постоянно обитает очень доверчивая лупоглазая зеленушка. У самой лаборатории нас обязательно встречала дружная семья хорошо знакомых всем черноморских "ласточек". После постановки лаборатории на грунт она поселилась между боксами с аккумуляторами, установленными на верхней палубе.

По вечерам регулярно выходим в воду, чтобы осмотреть наружные устройства и механизмы, а заодно и "погулять" перед сном. День проходит весьма напряженно. Скучать некогда.

Сегодня знаменательный день - последний день пребывания первого научного экипажа "Черномора" под водой! Впервые в толще воды живут и работают специалисты вполне определенного профиля. Программа исследований завершена. Пора уступать место следующему экипажу, который будет работать по очередной теме, предусмотренной планом эксперимента.

Стрелка часов приближается к семи. Первым, как и положено, поднимается командир экипажа. Близится время побудки. Наш командир - ныне доктор географических наук Павел Алексеевич Каплин. Изучая динамику морских берегов, еще 14 лет назад он впервые надел акваланг. Нужно было убедиться в правильности выводов, сделанных на основе наблюдений, проведенных по методикам, отработанным ранее. С тех пор со своими коллегами по Институту океанологии АН СССР и Московскому университету из года в год он совершенствует методы подводных исследований.

По инициативе Павла Алексеевича для проектирования и строительства "Черномора" в течение короткого времени была создана конструкторская группа. В связи с тем что заказчики и исполнители были совершенно единодушны в своих взглядах, техническое задание на проектирование подводной лаборатории было составлено и утверждено в небывало короткие сроки. Это произошло в феврале 1967 года. С того момента были потеряны сон и аппетит. Нужно было работать! Прежде всего следовало найти или создать вновь организацию, которая могла бы платить деньги, хотя и небольшие, инженерам и техникам, участвующим в разработке. К счастью, при Федерации подводного спорта Москвы в то время существовало конструкторское бюро, в которое влился и наш коллектив.

В Институте океанологии курировать вопросы проектирования и строительства лаборатории было поручено молодому специалисту П. А. Боровикову. Начались поиски разработчиков. На много месяцев моя скромная квартира превратилась и в конструкторское бюро, и в биржу труда, и в зал заседаний научно-технического совета. Совершенно бесценным оказалось то, что подводным плаванием увлекаются люди всех возрастов и профессий. Среди увлеченных людей значительно проще искать толковых, работоспособных и бескорыстных специалистов. За многие годы работы в президиуме федерации мне довелось познакомиться с массой именно таких товарищей. Довольно быстро удалось организовать костяк разработчиков. Люди трудились вдохновенно, с подъемом. С новой силой проявилась давняя плодотворная дружба коллективов секций подводного плавания различных предприятий. К разработке приступили и опытные инженеры-конструкторы, имеющие за плечами многолетний стаж работы, и молодые инженеры, только что начинающие свой творческий путь.

За девять месяцев труда над проектом и рабочими чертежами одновременно, так как времени на стадии и этапы разработки, принятые в нормальных конструкторских организациях, не было, пришлось познакомиться с характерами свыше 140 человек, отдававших головы, сердца и руки проектированию и строительству лаборатории, тративших на это все свое свободное время. Не было случая, чтобы кто-либо из побывавших под водой с аквалангом отказался сделать ту или иную работу. Если и были невыполненные пли просроченные задания, то только потому, что они оказывались в силу технической сложности не "по зубам" отдельным исполнителям. За успех дела стали волноваться значительно меньше с того момента, как к работе подключился спаянный и трудоспособный коллектив клуба "Пингвин". Среди подводников клуба было мною хороших специалистов. Председатель совета клуба В. Коршунов и его ближайший соратник Л. Голубев приложили немало усилий к тому, чтобы корпус лаборатории был изготовлен вовремя и имел высокое качество. Немало труда в постройку лаборатории вложили и подводники Московского спортивного клуба "Волна" во главе с С. Кесояном, изготовившие лафет, на который установлен корпус лаборатории.

Еще не было чертежей многих конструкций и устройств, даже на чертеже общего вида имелись "белые пятна", а в механических мастерских южного отделения института океанологии Академии наук СССР уже трудились добровольцы - разработчики отдельных систем. Они взяли отпуска в самое неудачное время года и своими руками изготовили и собрали ими же сконструированные механизмы. Много сил, труда и вдохновения вложили в постройку подводной лаборатории и сотрудники Института океанологии. Как только корпус и лафет были доставлены на территорию южного отделения, монтажом систем и оборудования, отделкой внутренних помещении занялись рабочие мастерских и сотрудники лаборатории техники подводных исследований. В результате дружных усилий специалистов Института океанологии и десятков инженеров и техников - энтузиастов освоения глубин подводная лаборатория была сконструирована и построена в небывало короткие сроки - почти за год.

Каплину поручено командование первым научным экипажем. Я выступаю в роли бортинженера.

Сдаю вахту и уступаю место за пультом командиру. Каплин вызывает командный пункт. Нужно уточнить распорядок дня. Начальник эксперимента Н. А. Айбулатов, конечно, не спит. Каплин и Айбулатов - давние друзья, вместе учились в Московском университете. Окончив его, оба занимаются морфологией морских берегов. И тот и другой придают огромное значение подводным исследованиям и многое делают в области совершенствования методов подводных работ. Мне доводилось работать с Айбулатовым на Кавказском и Крымском побережьях, погружались мы и у берегов Камчатки.

До официальной побудки несколько минут, но и основной исполнитель научной программы, выполняемой нашим экипажем, Николай Есин тоже уже на ногах. Есин - сотрудник южного отделения Института океанологии. Совсем недавно он стал погружаться под воду, причем не ради острых ощущений или с целью полюбоваться красотами подводного мира: навыки водолаза Есиным приобретены для пользы дела. Надо было приблизиться к объектам научной работы, иметь возможность своими глазами наблюдать за процессами, происходящими в толще воды и на дне моря. Просто удивительно, как сосредоточенно и спокойно Есин трудится на полигоне, словно всю жизнь только этим и занимался. Совсем недавно он закончил работу над диссертацией; вероятно, и данные, полученные в процессе наблюдений из подводной лаборатории, не останутся без внимания молодого ученого. Наскоро умывшись, Есин сосредоточенно возится со шлейфовым осциллографом, который вчера "капризничал".

Дни, прожитые под водой, были рассчитаны по часам и минутам, однако Есину, как и всем нам, не хватает хотя бы еще одного дня, чтобы сделать все, что хочется. Ведь исследования проводятся в совершенно уникальных условиях. Он знает, скоро появятся врачи, тогда уж спокойно не поработаешь! У опекающих нас эскулапов помимо заботы о нашем здоровье своя обширная научно-исследовательская программа. Для них мы нечто вроде "подопытных кроликов". Вскоре поднялся и самый молодой член экипажа Алик Амашукели. Алик - единственный среди нас профессиональный водолаз; он работает в южном отделении Института океанологии. На него возложена забота о постоянной готовности водолазного снаряжения и оборудования, которым мы пользуемся, выходя из лаборатории. Всем очень импонирует энергия Амашукели и его неиссякаемая жизнерадостность. Вытаскивая из ячеек стеллажа акваланги для очередного утреннего осмотра, он издает хорошо известный подводниками звон - это гремят пряжки ремней, ударяясь о баллоны. Под этот перезвон спать уже нельзя. Просыпается и М. А. Ростарчук. Ростарчук - специальный корреспондент "Известий", влившийся в наш коллектив через день после постановки лаборатории на грунт. Это постоянный "ночной дежурный". Он совмещает свою вахту с работой над материалами, посылаемыми в газету. Ростарчук - единственный постоянно недосыпающий член экипажа, однако во всех работах он принимает самое непосредственное и деятельное участие. Он с большой охотой плавает с нами на полигон, где всегда нужны рабочие руки.

'Фотоохота' под водой

С геодезическими приборами на дне моря

Возвращение с работы

Исследовательское судно 'Персей II' в водах Баренцева моря

Геологи ведут поиск

На дне моря

Подводные 'астры' - актинии раскинули свои щупальца в ожидании добычи

Приходится часами находиться в снаряжении, ожидая вызова под воду

Иногда надо работать и подо льдом

Аквалангисты при прокладке газопровода через реку

Осмотр состояния портовых сооружений

'Черномор' перед погружением в морскую стихию

Первый научный экипаж 'Черномора' Слева направо: В. А. Степанов, П. А. Каплин, А. И. Амашукели, М. А. Ростарчук, Н. В. Есин

Обслуживание установленных на дне приборов

Местами дно Баренцева моря покрыто морскими ежами

В поисках очередной жертвы медленно ползут по дну морские звезды

У берегов Камчатки

В глубинах Черного моря

В подводном мире

Разрез начинается со взятия пробы грунта на границе суши и моря

Наиболее интересные участки дна фотографируются с масштабной планкой

На значительных глубинах без светильника рассмотреть что-либо трудно

Чтобы взять пробу грунта, приходится работать кувалдой

Семь часов утра. С командного пункта сообщают, что ветер усилился и разгоняет волну. Мы и сами начинаем чувствовать это. Несмотря на четырнадцатиметровую глубину, лабораторию, стоящую на грунте на "брюхе", начинает пошевеливать. Нам качка неприятностей пока не приносит, но на понтоне создает некоторые трудности.

Как и ежедневно, строго по расписанию с поверхности вышли врачи. День начинается с медицинского осмотра. Мы не знаем, какие выводы сделают потом физиологи, обработав данные своих наблюдений за каждым из акванавтов. Сейчас все чувствуем себя отлично. У нас прекрасные сон и аппетит и, самое главное, отличное настроение! В. Л. Анзимиров, работавший вместе с нами в течение ряда лет и изучивший каждого буквально по косточкам, совместно с руководителем группы врачей Института гигиены водного транспорта Г. И. Куренковым констатирует даже некоторое улучшение самочувствия акванавтов. И действительно, у всех очень хороший, спокойный пульс, ритм дыхания ниже, чем на поверхности. Артериальное давление прямо-таки юношеское, хотя средний возраст экипажа 30 с лишним, а некоторым уже и за 40. Все дни пребывания под водой у нас ровное, бодрое настроение. Ни депрессии, ни вспышек особого возбуждения не замечено. Процесс акклиматизации прошел быстро и спокойно. Мы относим это за счет удачного подбора экипажа, большинство членов которого знакомы по многу лет. Важную роль играло и то, что почти все принимали деятельное участие в проектировании и постройке лаборатории, проводили испытания и отработку систем и механизмов. Следует учитывать также, что возможность длительного пребывания под водой была уже доказана французскими и американскими акванавтами.

Медицинский осмотр завершен. Врачи покидают лабораторию. Близится время завтрака. С понтона сообщают, что дежурный водолаз пошел к нам. Через минуту вытягиваем из люка самый обыкновенный молочный бидон. Им мы пользуемся для доставки в лабораторию пищи и мелких предметов. Специальный контейнер, сконструированный для транспортировки крупногабаритных предметов, слишком тяжел и громоздок. Следом за бидоном появляется ведущий инженер одной из лабораторий, а здесь выполняющий роль дежурного водолаза Н. Бочаров. Мы усаживаем Бочарова на комингсе входного люка, чтобы вода, стекающая с него, не попала на палубу. Бочаров на правах старого подводного соратника и одного из разработчиков часто бывает у нас в гостях.

Вскоре бидон-контейнер отправлен на поверхность, а по лаборатории распространяется аппетитный, ощутимо земной запах зеленого лука, свежих огурцов и хорошо поджаренного мяса. Кормят нас, как говорится, на убой. На аппетиты никто не жалуется. Рацион настолько обилен, что, несмотря на недовольство врачей, считающих, что мы должны съедать все положенное по меню, иногда по вечерам устраиваем нелегальные приемы. Да и как не пригласить на товарищеский ужин друзей, с которыми столько лет работали в экспедициях, побывали на многих морях? Когда еще доведется собраться в такой необычайной обстановке?

За делами день проходит быстро. Близится вечер. Скоро предстоит начинать декомпрессию. А море хмурится. На поверхности гуляет крупная волна. Мы чувствуем это по все усиливающимся ударам корпуса о грунт. Правда, это нас мало беспокоит. Всего несколько дней назад во время испытания систем "Черномор" выдержал жестокую трепку. Разыгравшийся шторм поднял волну высотой до четырех метров. Около суток лабораторию безжалостно колотило о дно. Удары были настолько сильны, что сломались все три ноги-опоры, на которых она стояла. Потоки воды сдвинули лабораторию с места. Скачками в такт волне она стала перемещаться по дну и была смещена почти на 70 метров. Кабельная плеть натянулась и могла вот-вот лопнуть. Все находившиеся в это время на понтоне вынуждены были работать, вцепившись в какую-нибудь надежно закрепленную вещь. Приходилось удерживать заранее принайтовленные приборы. Нам, дежурившим с Павлом Алексеевичем у пульта на командном пункте, пришлось совсем не сладко. Создалась довольно неприятная ситуация. Однако испытательный экипаж, в состав которого входили П. Боровиков, Ю. Стефанов, А. Подражанский и Б. Погребисский, спокойно закончил проверку систем, провел декомпрессию и всплыл на поверхность, где его поджидало спасательное судно с барокамерой. Вспоминая это, мы не очень тревожимся даже после того, как сообщили, что прогноз погоды не сулит ничего хорошего. Настроение приподнятое. Через шесть часов предстоит выйти на поверхность, встретиться со всеми участниками эксперимента, а их в общей сложности более 60 человек!

Там, в палаточном городке, разбитом вдоль забора, огораживающего территорию южного отделения Института океанологии от прочего мира, ждут многочисленные друзья, приехавшие в Геленджик, чтобы помочь подготовить и провести этот сложный эксперимент. Еще задолго до выезда в Голубую бухту - так называется небольшой треугольный заливчик несколько севернее Геленджика - мы начали проводить подготовку кадров для предстоящих работ. Принцип отбора был несложным, но достаточно жестким. Первое и самое обидное требование гласило: "Готовящиеся поехать на эксперимент не должны претендовать на место ни в одном из экипажей подводного дома". Претендентов и так более чем достаточно и среди разработчиков и строителей, и среди сотрудников Института океанологии, которому мы должны сдать спроектированную, построенную и испытанную конструкцию. Все предполагаемые акванавты прошли специальную клиническую проверку. Уже поэтому попасть в состав экипажа еще кому-то совершенно невозможно. Даже самые энергичные, толковые и работоспособные разработчики, внесшие наиболее весомую лепту в проектирование и строительство "Черномора", не могли быть удовлетворены в своих законных притязаниях просто потому, что их было много. Второе и вполне естественное требование гласило: "Будущий член коллектива, проводящего эксперимент, должен быть отличным подводником и обязан получить права водолаза-совместителя". Третье требование - беспрекословно выполнять указания руководителя эксперимента и командира группы обслуживания, в которую они должны быть включены. Кроме того, нужно было взять отпуск в необходимый срок и регулярно посещать организованные нами занятия. Несмотря на все это, желающих было больше, чем можно было пригласить в Голубую бухту. За забором, вдоль реки Ашамбы, раскинулся лагерь, так сказать, неофициальных исполнителей работ, которые просто не могли не приехать.

Зная, как сложно организовать большой коллектив людей и управлять им, мы заранее разработали инструкции по типу корабельных расписаний на случай авральных работ. Каждый участник имел свой оперативный номер, написанный на кармане майки, и четко знал, в какое время и что должен делать. Наша "полувоенная" организация вызывала иронию у многих свободолюбивых сотрудников Института океанологии. Однако мы продолжали четко и неукоснительно поддерживать распорядок дня. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы утром вывести всех на зарядку, вовремя привести на обед, в срок сделать развод на работу, а вечером как можно раньше уложить спать. Можете себе представить, на какие жертвы шли люди, - ведь все они были в отпуске.

Сделав зарядку и позавтракав, все до единого, кроме дежурного по лагерю, выходили на работы. А дел становилось тем больше, чем ближе час установки лаборатории на грунт. Работы не прекращались даже ночью. Люди уставали настолько, что в "увольнение" в Геленджик, где каждого ждали все доступные на юге развлечения и прелести курортной жизни, отправлялись редкие индивидуумы, обладавшие воистину неисчерпаемой энергией. Некоторое разнообразие и, к сожалению, определенный диссонанс вносили многочисленные корреспонденты, кинооператоры и фотокорреспонденты, часто появляющиеся на пирсе. Как правило, они стремились выпекать какую-либо особо выдающуюся личность. Мы часто становились в тупик, пытаясь ответить на вопросы типа: "Кто внес наиболее существенный вклад в проект лаборатории?" или "Кому принадлежит идея создания лаборатории?" Попробуйте выделить из коллектива, в котором более сотни самоотверженных и увлеченных людей, одного или двух "наиболее".

Спущенный на воду "Черномор" быстро оживал. На рифленой металлической палубе, огражденной леерами, и внутри скрытого под водой огромного цилиндра, освещенного зеленоватым светом, проникающим через иллюминаторы, постоянно копошились люди. Каждый день на пирсе появлялись экскурсанты, изрядно мешавшие работать. В прошлом году такое же паломничество наблюдалось и в бухте Ласпи, где "ихтиандровцы" поставили свой второй подводный дом. Однако донецкие экспериментаторы были вполне терпимы, а мне как представителю дружественной фирмы даже разрешили побывать у акванавтов под водой. Мы беседовали с замечательными энтузиастами освоения глубин Сашей Хаесом, Юрием Советовым, Владимиром Песком, Юрием Качуро и Сергеем Гуляром. Несколько позже мы с Павлом Алексеевичем побывали и в подводном доме "Садко-II", правда уже в тот момент, когда он был поднят на поверхность, однако получили полное представление о конструкции этого сооружения.

Внутренний объем "Черномора" значительно больше "Ихтиан-дра-67" и "Садко-II". Жилые и рабочие помещения безусловно комфортабельнее. Он "умеет" сам погружаться на дно и самостоятельно всплывать на поверхность. В "Черноморе" некоторое время можно жить без подачи воздуха и электроэнергии с поверхности - в так называемом автономном режиме. Но самое главное в том, что это "наш" дом и, конечно, он лучше любого другого!

Наконец лаборатория готова. Готов и командный пункт, размещенный на понтоне. Все функционирует так, как было задумано. Подготовлен к обслуживанию экипажей и четко организован большой коллектив людей. Можно начинать!

И вот позади неделя, прожитая под водой. Как ни интересна и нова жизнь в подводной лаборатории, как ни ярки впечатления, хочется вернуться в привычные условия, которых мы, находясь на поверхности, как правило, не замечаем. Теперь, когда до всплытия остается всего несколько часов, ожидание этого момента становится невероятно томительным!..

Наконец-то поступило приказание руководителя эксперимента Н. А. Айбулатова: "Начать декомпрессию!" Каплин проверяет показания приборов, заносит их в вахтенный журнал и кивает мне. Это значит, что нужно закрыть обычно открытый нижний входной люк и начать сбрасывать давление. Кручу маховик вентиля, расположенного на подволоке лаборатории, открывая путь сжатому воздуху к поверхности. Сейчас по шлангу оп проходит обратный путь. Если бы шланга не было, нам не удалось бы сбросить давление до необходимого уровня. Декомпрессию решено проходить прямо на грунте, не всплывая. Помещение заволакивает туманом. Уши слегка закладывает. Становится ощутимо прохладнее. Чтобы уменьшить скорость падения давления, несколько прикрываю вентиль. Туман редеет. Становится видно всех членов экипажа, спокойно сидящих на своих местах. Теперь будем слушать сипение уходящего из лаборатории воздуха до тех пор, пока давление внутри корпуса не упадет до нескольких десятых долей атмосферы. В последующие шесть часов вынужденного безделья у нас будет только две заботы: следить за тем, чтобы содержание углекислого газа не превзошло допустимые нормы, а парциальное давление кислорода не упало до величины, грозящей наступлением кислородного голодания. В первом случае мы включаем систему поглощения углекислоты, размещенную в звукоизолированном рундуке под лабораторным столом. Во втором - можем использовать имеющийся в лаборатории запас кислорода, хранящийся в баллонах, закрепленных под внутренней палубой.

Как медленно тянется время! Безудержно хочется покурить, но сейчас сделать этого уже нельзя - лаборатория больше не вентилируется. Мы более тщательно, чем обычно, побрились и даже чуть-чуть приоделись. Амашукели щеголяет в белоснежной рубахе. Ему необходимо быть особо элегантным - он самый молодой из нас и к тому же местный житель. В Геленджике у Алика масса друзей, родные, знакомые. Нужно появиться из подводного мира при полном параде.

До чего же нудная штука декомпрессия! Сиди и жди, пока из организма выделится весь растворенный в нем азот. Нам-то хорошо! Мы в уютном, теплом помещении, можем передвигаться, читать, заняться каким-то делом. А каково водолазу, который проходит декомпрессию, сидя на крохотной площадке, висящей на тросе!

Однако нашему терпению предстоит еще большее испытание. С командного пункта поступило сообщение о том, что время декомпрессии решено увеличить. Всплывать на поверхность будем только следующим утром. При большой волне ночной подъем лаборатории не безопасен. Огорчение велико! Мы настроены уже сегодня быть на берегу. Но делать нечего. Придется провести еще одну ночь на дне Голубой бухты.

И снова тишина. Иногда она нарушается глухими ударами корпуса лаборатории о дно. Что-то позвякивает, поскрипывает. На всякий случай рядом с каждым из нас полный комплект снаряжения и акваланги с открытыми вентилями. Мало ли что может произойти! Вдруг от удара о грунт корпус деформируется и лопнет стекло иллюминатора! Тогда надо будет выбираться на поверхность экстренно, ранее запланированного срока, своими силами. Все мы в томительной полудреме. Наверху тоже не спят.

Наконец-то кончается самая длинная почти бессонная ночь. Поступает разрешение на всплытие...

Открываю вентиль продувки балластных цистерн, расположенных вне прочного корпуса. С веселым звоном воздух бежит по магистралям. Слышно, как он вырывается из открытых шпигатов. Это значит, что одна группа балластных цистерн освобождена от воды. Лаборатория стала значительно легче, но еще не всплывает. Облегченная конструкция подскакивает над грунтом, как воздушный шарик, хотя волнение моря уменьшилось.

Продуваю вторую группу цистерн. Все приникли к иллюминаторам. За стеклами взмученная штормом вода и та же взвесь, совершающая колебательные движения. Но вот частицы взвеси сначала медленно, а затем все быстрее стали идти вниз. Всплываем!

Через несколько мгновений ощущаем, как жилище, в котором проведено под водой без малого шесть суток, закачалось на поверхности. Нужно сбросить оставшееся давление. Влезаю по трапу к вентилю и кручу маховичок. Снова лаборатория окутывается туманом. Давление выровнено. Люк можно открывать. Выбираемся на понтон, который сильно качает. Нас бережно поддерживают десятки дружеских рук.

Моросит дождь. Небо хмурится, но сердечность встречи, сознание того, что завершен еще один интересный и ценный этап в наших подводных исследованиях, заменяет солнце, не пробившееся сегодня сквозь тучи. Мы счастливы. Мы снова видим небо, которого не было над нами сто двадцать часов!

В последующие годы "Черномор" неоднократно устанавливался на дне Голубой бухты. В нем десятки ученых и специалистов самых различных профессий отработали под водой много месяцев.

В процессе эксплуатации подводной лаборатории стало очевидным, что обслуживание с поверхности подобных конструкций - дело хлопотное и довольно дорогое, да и сама система обслуживания не создает достаточной безопасности для людей, живущих под водой.

Жизнь экипажа не может быть гарантирована ни на малых глубинах, ни на глубинах, значительно превышающих те, на которые устанавливался "Черномор". Во время шторма обеспечивающий корабль всегда может быть сорван с якорей, в этом случае экипаж окажется в весьма критическом, если не катастрофическом положении. В случае затяжной штормовой погоды коммуникации могут быть не восстановлены в течение длительного срока; не всегда возможна и своевременная эвакуация людей.

Прямая зависимость глубоководных комплексов от кораблей обеспечения, находящихся на плаву, от погодных условий создает дополнительную психологическую нагрузку на экипажи подводных обитаемых объектов.

В значительно лучшем положении могли бы находиться полностью автономные подводные сооружения, включающие в свой состав энергетическую установку. В лучшем случае это может быть атомная подводная лодка, оборудованная комплексом барокамер и шлюзовым устройством для выхода акванавтов в воду. Однако постройка и эксплуатация такого сооружения стоит очень дорого, и на сегодняшний день оно, вероятно, приемлемо лишь для уникальных исследований, а не для повседневных подводных работ, проводимых большим количеством людей на многочисленных объектах.

В настоящее время пока еще речь идет о возможности освоения сырьевых ресурсов, скрытых в толще воды, на дне морей и океанов, а также в недрах земли, покрытой водой. В связи с этим возникает вопрос: есть ли смысл акванавтам постоянно, даже в нерабочее время, жить под водой? Ведь обитаемое сооружение, в котором акванавт живет в режиме насыщения, то есть под определенным давлением, можно установить на борту судна, а людей к месту работ доставлять в специальной конструкции, причем только на время, необходимое для выполнения работ или поддержания организованного на грунте технологического процесса.

Комплекс такого типа значительно проще и дешевле. Отпадает необходимость создания уникальных автономных источников энергии. Многие механизмы, системы и оборудование, необходимые для эксплуатации "подводного дома на борту", могут быть выполнены значительно проще, без расчета на постоянное воздействие морской воды и внешнего гидростатического давления. Обслуживание механизмов такого комплекса может производиться людьми, живущими в нормальных атмосферных условиях.

В настоящее время американская фирма "Оушн системе" занимается разработкой и постройкой погружаемых систем, предназначенных помимо транспортировки акванавта к месту подводных работ выполнять функции опорной точки, снабжающей работающего водолаза электроэнергией, горячей водой, газовой смесью и являющейся складом инструментов и т. п. По этому же принципу построен водолазный комплекс "Кашалот", выпускаемый американской фирмой "Вестингауз электрик".

Итак, основное преимущество бортовых глубоководных систем в отличие от подводных домов заключается в том, что акванавт находится в толще воды только в период, необходимый для выполнения определенной работы. При возникновении какой-либо неблагоприятной ситуации он может немедленно вернуться на поверхность. Вероятно, осваивать океан человек будет, погружаясь на время, не превышающее продолжительности рабочего дня, установленного для акванавта.