Глава шестая. Что вы сказали?

Под водой

В первые годы "подводных странствий", когда большинство из нас ходило под воду ради удовлетворения любопытства или новых необычных ощущений, мы не испытывали затруднений из-за отсутствия такого важного средства связи, как человеческая речь. Все наши мысли и желания мы выражали одним-единственным жестом - поднятием вверх большого пальца правой руки. В дальнейшем возникла необходимость производить под водой совместные согласованные действия. Вот тогда-то мы и начали испытывать значительные неудобства в связи со своей вынужденной немотой. Приходилось выходить из затруднительного положения, детально и педантично договариваясь еще на поверхности о том, что, когда и как будем делать под водой. Если в период пребывания на грунте не возникало аварийных ситуаций, то этому способствовало то, что работы были в достаточной степени просты и не требовали передачи друг другу каких-либо сообщений. Большое значение имело и то, что под водой обычно трудились люди, хорошо знавшие друг друга в течение многих лет, отработавшие свои совместные действия. Довольно остро отсутствие связи мы впервые ощутили на Аральском море.

Нас разбудила тишина - тишина, какая-то совершенно необыкновенная, тягучая, физически осязаемая. Такой тишины мы в дальнейшем не ощущали нигде, даже живя на дне моря. То, что мы чувствовали, было совсем не похоже на тишину спящего города или настороженный покой в дебрях леса.

В окна льется яркий дневной свет, однако до нас не доносится ни единого звука. Это странно, потому что твердо убеждены - ложились спать в одной из кают большой сухогрузной баржи. Ночью ее должны были взять на буксир, чтобы вывести в море.

Вскакиваем с коек и выбегаем на палубу. Надо же выяснить, почему так тихо? Плывем или все еще находимся в порту?

То, что предстало перед глазами, поразило нас еще больше, чем тишина. Вокруг бескрайнее море. Только впереди по курсу да далеко за кормой виднеются такие же, как наша, кажущиеся застывшими в неподвижности баржи каравана. Абсолютно гладкая поверхность воды, золотистая у горизонта, у берегов приобретает нежный голубой цвет и точно светится изнутри. Мы стоим потрясенные. Такой воды не приходилось видеть ни на одном из морей, которые удалось посетить за многие годы.

Этим летом мы держим путь на юг Аральского моря в город Муйнак. То, что путешествуем таким странным образом - на барже, никого не огорчает. Важно добраться до цели. А цель - участие в Аральской экспедиции Государственного океанографического института, где предстоит работать под руководством сотрудника института А. Дрейера. Мы знаем, что работа будет не легкой, но разве это может послужить причиной отказа от возможности побывать на море, характер которого еще не знаком, в глубины которого пока не довелось погружаться?

Баржа движется очень медленно, поэтому вынуждены "познавать" Арал, то и дело окатываясь забортной водой, доставая ее ведром, привязанным к длинному пеньковому концу. Чистая и красивая на вид аральская вода очень холодна. Солнце, стоящее почти в зените, нещадно жжет, и импровизированный холодный душ приятен. И все же до окончания пути Аральское море показало свой настоящий характер. Задул резкий ветер. Окружающая нас картина мигом изменилась. Быстро поднялась крутая волна. Вскоре огромную баржу, груженную лесом, стало валять с борта на борт. На лице шкипера появилось тревожное выражение.

Штормы здесь весьма неприятны. Горе тому мореходу, который окажется вблизи отвесных западных берегов, где нет ни одной бухточки, в которой можно было бы укрыться. Не лучше и у низменных восточных, изобилующих бесчисленными мелями. Море мелкое, волна здесь злая, короткая, бьет и крутит судно нещадно. Зачастую непонятно, с какой стороны она катится. Но нам не довелось до конца испытать всей прелести шторма на Аральском море - вскоре переход был закопчен. Караван прибыл в порт Учсай.

На следующий день снова в море. Но куда девался удивительный голубой цвет воды? Вдали низкий берег, сплошь заросший бесконечным камышом. Глубина всего 2-3 метра. На такой глубине, да еще в совершенно мутной воде с аквалангом делать нечего. Поэтому на первых порах приходится выполнять обязанности, не имеющие никакого отношения к подводным работам.

Пока исследования велись в дельте Амударьи, мы брали пробы воды и грунта, определяли скорость течения и температуру воды, влажность воздуха и многое другое. Короче говоря, вели самые разнообразные гидрологические наблюдения. И, представьте себе, настолько увлеклись этой работой, что стали забывать об основной цели нашего пребывания здесь, на Арале.

Много интересных вещей нам довелось узнать именно в этот период. Но самое интересное то, что частенько натыкались на берег там, где в прошлом году была вода, или обнаруживали рукав реки, который еще 2-3 года назад находился совсем в другом месте. Да, не просто плавать по такому изменчивому водоему!

В последние годы уровень моря заметно снизился. В связи с этим можно пройти, что называется, не замочив ноги, на полуостров, который недавно был островом, и сесть на мель там, где судно уверенно проходило еще в прошлом году. В связи с уменьшением стока Амударьи и Сырдарьи, суша энергично наступает на море. Исчезающее море - явление далеко не обычное. Что ж, надо спешить побывать на дне, которое скоро может стать сушей.

И вот мы плывем в голубой, очень прозрачной воде. Наконец-то началась наша настоящая работа! Необходимо проверить состояние кабеля, идущего от электронного потенциометра, установленного в одном из домиков метеостанции, расположенной на острове Лазарева, к тензометрическим датчикам, поставленным в прошлом году на дне моря. Потенциометр - электронный прибор, дающий возможность записывать высоту и период волн, нами уже проверен. Осталось выяснить, что повреждено - кабель или сами датчики. Они лежат на дне в 400 метрах от берега. Плывем над кабелем. Бесконечной черной змеей сползает он с уступа на уступ. Смотреть по сторонам некогда - можно потерять кабель из виду. Он то и дело исчезает под песком. Горизонтальная видимость оставляет желать лучшего, но и так понятно, что подводный пейзаж здесь довольно интересен.

Берег скалистыми уступами уходит в глубину. Небольшие террасы между ними, словно луга, поросли ярко-зелеными водорослями. Впереди нас то и дело вспархивают стаи черных бычков и веером рассыпаются в стороны. Бычков тут великое множество. Величаво и медлительно проплывают небольшие, по пять - шесть штук, стаи сазанов. Размеры их таковы, что московским рыболовам или подводным охотникам лучше об этом и не рассказывать. Темные широкие спины рыб хорошо видны, особенно над участками скал, покрытых светлым песком. Нам не до рыбы, да и подводная охота с аквалангом запрещена.

А кабель бежит дальше и дальше. Вот под нами началось плоское песчаное дно с хаотическими нагромождениями камней. Резиновая змея исчезает под одной из каменных груд. Пытаемся выдернуть кабель, но... безуспешно. Происшедшая заминка вызывает некоторую тревогу наверху. Со шлюпки, сопровождающей пас, погружается еще один человек. Его желто-черный костюм превосходно виден в светлой воде. Отличные костюмы "Садко" подарили подводникам ярославцы! Через минуту рядом с нами и А. П. Дрейер. Решаем разобрать завал. Стараемся не повредить кабель, если он еще цел. Вооружившись ломами, Проферансов и Дрейер ворочают огромные глыбы, которые на суше были бы не под силу даже Власову или Алексееву. Каких только работ под водой не производили мы за последние годы, а вот такую выполняем впервые. Большую каменную глыбу, придавившую кабель, сдвинуть не удается. Несколько минут кружимся вокруг нее с ломами в руках. И на поверхности паши движения не отличаются резкостью, а тут, под водой, они становятся какими-то неестественно медленными, плавными. Один из нас вставляет лом в узкую щель между глыбой и каменистым грунтом и становится уже не пловцом, а самым обыкновенным земным рабочим. Ноги в ластах твердо стоят на грунте. Предельно напряжены руки. На висках вздуваются вены, багровеет от напряжения шея. Глыба - ни с места. Нужно было бы посоветоваться, скорректировать действия, но во ртах загубники. Остается объясняться жестами, но, размахивая руками, обо многом не поговоришь! Наконец поддавшись усилию трех человек, глыба качнулась и медленно, как бы нехотя, опрокинулась, освободив кабель. Вызванный волнами обвал сделал свое дело - изоляция порвана в клочья. Кабель безусловно потерял герметичность.

Четыреста метров пути оказались далеко не легкими. Кабель то исчезает под слоем песка, то оказывается заваленным россыпями камней. Мы настолько увлеклись работой но очистке его, что не сразу сообразили, что груда исковерканного железа, под которой вновь уже 15 который раз исчез кабель, и есть не что иное, как основание, на котором год назад был установлен датчик. Аральская волна сделала свое дело.

Снова с нами под водой руководитель группы Дрейер. Бережно снимаем с остатков конструкции датчик и поднимаем наверх. Потом тянутся долгие часы подъема кабеля на борт. Работа утомительная и неинтересная.

Отсутствие связи значительно усложняет проведение работ и отнюдь не способствует согласованности действий. Было бы значительно проще справиться с любой из глыб, с тем же кабелем, засыпанным песком, если бы была возможность обменяться хоть несколькими фразами. Даже команды не подашь, чтобы одновременно навалиться на ломы. Наша немота особенно сказывается, когда приходится ковыряться с разных сторон очередной каменной глыбы, мешающей прямой видимости. Мы предварительно договариваемся, что будем пытаться сообщить друг другу, стараемся сократить лексикон нужных слов, но результат один - расшифровать мычание, даже сопровождаемое выразительными жестами, чаще всего не удается. А если собеседника не видно, то непонятно, но какому поводу он издает звуки. Далеко не в лучшем положении и те товарищи, что сопровождают нас на поверхности. Трудно попять, что происходит под водой, если единственные источники информации - всплывающие пузыри да клубы мути, поднимающейся со дна. Можно было бы ходить под воду с сигнальными концами, но среди хаоса камней и железа они могут послужить источником дополнительных неприятностей.

К сожалению, в нашей практике был случай, когда, работая в нижнем бьефе Волжской ГЭС среди железной арматуры, бетонных конструкций и прочего строительного материала, мы потеряли товарища только потому, что он был с сигнальным концом и не имел связи с поверхностью более четкой, чем подергивание и потрясывание капронового троса - единственно возможной передачи сигналов. Нельзя разобрать, сколько раз водолаз дернул конец, если он перехлестнут через какой-либо рельс или крюк на бетонной плите. Правда, но водолазным правилам человек, работающий под водой, должен постоянно следить за чистотой сигнального конца, но в таком случае когда же работать? Часто складываются обстоятельства, во время которых о применении сигнальных концов, да и о телефонной связи не может быть и речи. Тогда необходима чисто акустическая, беспроводная связь.

Трудные рабочие минуты полностью забываются во время отдыха. Плавая вокруг острова "просто так", получаем вполне заслуженное вознаграждение. К сожалению, из всех многочисленных островов, разбросанных по морю, нам удалось побывать только на одном - острове Лазарева - удивительно интересном клочке земли, затерянном среди голубой воды. Один его берег - галечно-песчаный представляет собой замечательный пляж, не уступающий черноморскому, противоположный - скальный, уступами уходящий в воду, - мечта подводного охотника и туриста. Правда, плывя под водой, вы не встретите здесь гигантских крабов, роскошных морских звезд или пышных зарослей ламинарий, зато можете найти много интересных свидетельств геологического прошлого этого района.

Нам предстоит установить несколько автоматических вертушек для записи скорости и направления течения воды, а также вехи для замера высоты волнения. Работаем с катера. Особенно трудна постановка первой вертушки. Мы явно переоценили свои силы и хотим поставить ее, не используя аппараты. После нескольких совершенно бесплодных попыток надеваем акваланги.

Кронштейн, на который следует повесить вертушку, закреплен на стальном тросе. Буй с тросом мотает вверх и вниз, из стороны в сторону. Вместе с тросом болтается и скрюченная фигура Проферансова. Единственной точкой опоры служит нога, поставленная на кронштейн. В локтевой изгиб руки врезался трос. Изменить это положение нельзя. Кисти рук заняты. Большое и сильное тело Юрия до предела напряжено. На носу мелкие капельки пота, видные через слегка запотевшую маску. А он тянет и тянет! Кажется, не будет конца белому капроновому линю, на котором висит тяжелая вертушка, предварительно спущенная на грунт. Наконец она у кронштейна, теперь прибор надо закрепить. Руки заметно слабеют. Чтобы не выпустить вертушку, Проферансов вынужден намотать линь на кисть. Это опасно! Стоит чуть ослабить другую руку, как можно сорваться с кронштейна и под тяжестью вертушки стремительно полететь вниз, ко дну. Но иного выхода нет. Вертушку нужно не просто удержать, но хотя бы на несколько секунд зафиксировать в определенном положении, чтобы можно было закрепить болтом на кронштейне.

Видя, в каком положении товарищ, спешу, но никак не могу вставить болт в проушины на корпусе вертушки. Меня тоже болтает. Попасть в три отверстия, непрерывно изменяющие положение, довольно трудно. Наконец болт вставлен. Только теперь можно передохнуть. Уже вдвоем ставим стопор. Наконец и я могу разжать руку. В кулаке гайки, которые нужно навинтить на болт. Орудуем гаечными ключами, заранее привязанными к кронштейну. Когда все закончено, начинаем ощущать, насколько холодна вода. Гели Юрия покрыто "гусиной кожей". Меня мелко трясет. Торопливо всплываем на поверхность. Над волнами белеет седая голова страхующего нас Ивана Коченова.

В 50 метрах от нас то взлетает вверх, то скрывается за гребнем волн корма катера. Буй, к которому прикреплен трос с кронштейном и вертушкой, тоже пляшет. До катера рукой подать. Но мы все же цепляемся за поплавок отдохнуть и отдышаться, только после этого направляемся к катеру. С борта тянутся руки, готовые принять акваланги. С баллонами за спиной влезть по шторм-трапу уже не в состоянии. Вскоре сидим на палубе под прямыми обжигающими лучами южного солнца. Несмотря на то что надета вся имеющаяся под рукой одежда, нас трясет от озноба. И так всегда, если работаешь без гидрокостюма. Под водой пробудешь всего несколько минут, а потом дрожишь часами. Чистая и красивая аральская вода, имеющая необыкновенно нежный голубой цвет, в мае месяце очень холодна. Даже Коченов, один из московских моржей, регулярно купающийся в проруби, не испытывает особого удовольствия.

Возвратившись с Аральского моря и подготавливаясь к очередной экспедиции, пытаемся раздобыть пли смастерить какие-либо средства подводной связи. Это оказалось делом нелегким.

Телефоны, используемые водолазами, для нас неудобны. Они требуют применения специальных шлемов, в которые вмонтированы наушники и микрофоны, но основной недостаток телефона в том, что с поверхности тянется кабель, резко ограничивающий подвижность человека, работающего под водой. Нам нужна беспроводная связь.

Решили изготовить что-нибудь сами, но быстро убедились, что это сложная задача. Довольно легко сделать и передатчик и приемник, работающие на нужных частотах, но вот какой должна быть эта частота, решить совсем не просто. Среди друзей-подводников много хороших специалистов по радиотехнике и радиоэлектронике, однако не оказалось ни одного "чистокровного" гидроакустика, хорошо знакомого с условиями распространения ультразвуковых волн в воде, источниками и уровнями шумов, не зная которые нельзя правильно выбрать ни чувствительность приемника, ни мощность передатчика. Помимо необходимости изготовления малогабаритных излучателей и гидрофонов, остро встал вопрос о возможности создания "говорящего загубника". Было неясно, как поступить лучше: вмонтировать в загубник или шлем малогабаритный микрофон либо использовать ларингофоны. Вскоре пришли к выводу, что лучше изготовить жесткий шлем, в котором разместить все устройства. Однако все это выливалось в достаточно сложную и дорогую разработку.

Теперь совершенно очевидно, что "мир безмолвия" наполнен звуками. Их издают многочисленные животные, населяющие глубины, звучит и само море, так как на поверхности всегда есть волны. Акванавт же должен хорошо слышать не только среди шумов моря, но и при наличии механических шумов, создаваемых самим человеком. Шумы, производимые работающими механизмами, могут быть очень сильны.

Впервые с такими шумами нам пришлось познакомиться во время погружений на Волжской ГЭС. Работая в нижнем бьефе электростанции, мы пережили довольно острые ощущения. Не многим довелось побывать под водой в непосредственной близости от работающих гидротурбин огромной мощности.

Сейчас даже приятно вспомнить о разговоре, во время которого каждый с облегчением почувствовал, что страшновато было не ему одному. Порой бывало не по себе и Каплину, в опыте, смелости и решительности которого ни у кого не возникало сомнений. Как оказалось, те же ощущения были и у Саши Шлюкова и Адриана Штрауха, плававших до этого в самых неблагоприятных условиях. Даже наш доктор Владислав Анзимиров, человек необычайно уравновешенный, признался, что порой ему становилось жутковато. Правда, он тут же оговорился, что это стало случаться после уникального происшествия, когда его сопл с ног огромный осетр. Нас не убеждали в своем хладнокровии и Николай Бочаров, и Анатолий Арсеньев, регулярно работающие под водой вот уже много лет, а их тоже не причислишь к робкому десятку. Работать значительно легче, когда знаешь, что ты не исключение, что и товарищи, которым веришь, испытывают те же ощущения.

Кстати, мы не делали ничего такого, что могло бы вызвать эмоции более сильные, чем при обычных погружениях на реке во время осмотра устоев моста или плети газопровода. Правда, работали только ночью. Днем гидроэлектростанция загружена на полную мощность, ни одного агрегата остановить нельзя. До обеда отсыпались после очередного ночного бдения, а во второй половине дня готовились к следующей серии погружений.

Как только стемнеет, отправляемся к плотине. В ночные часы потребление электроэнергии снижается. Специально для нас включаются два или три агрегата. На мощном катере подходим к огромному, закрывающему полнеба телу плотины а швартуемся между могучими устоями водовода включенной турбины. Со шлюпки в воду стравливается толстый спусковой конец. У водовода неработающей турбины течение относительно небольшое, образующееся только за счет воды, которая просачивается через заслонку и лопасти рабочего колеса. На поверхности остается спасательный круг, прикрепленный к канату. Затем спускаемся вниз по течению, держась в створе водовода, и прокладываем но дну ходовой трос. Справа и слева бешено несется вода. Когда выключены три агрегата и работаем у среднего из них, манипуляции по установке ходовых концов производить значительно легче.

Пока мы готовим "дистанцию", Анзимиров на катере разворачивает медицинский пункт, вытаскивая из своего вместительного чемоданчика массу всяких поблескивающих никелем и стеклом инструментов, производящих на нас удручающее впечатление. Под воду ходим под могучим медицинским прикрытием. Сам Анзимиров, работая под водой, находится в значительно худших условиях: в случае чего такой высококвалифицированной медицинской помощи мы ему оказать не сможем.

Последовательность погружений строго определена. Каждый четко знает, когда идет под воду, кто его страхует, кто стоит на сигнальном конце.

На первый взгляд надо выполнить очень простую работу - опуститься по спусковому концу на бетонные плиты, устилающие ложе водовода, осмотреть их от быка, а затем по заранее проложенному ходовому концу пройти по дну, описать и зарисовать на алюминиевой дощечке все то, что удастся обнаружить на бетонном настиле нижнего бьефа. У каждого агрегата осмотр производят не менее двух человек.

Вода холодная, поэтому многие работают в гидрокостюмах. Я предпочитаю ходить без костюма: лучше чуть-чуть замерзнуть, чем чувствовать себя стесненным. Правда, без гидрокостюма повышается возможность получить какую-либо травму.

Один за другим товарищи уходят под воду, а возвратившись, обстоятельно рассказывают о том, что видели, дорисовывают наброски на дощечках, побывавших с ними под водой. В течение ночи успеваем осмотреть два, максимум три агрегата. Наступает моя очередь идти под воду. Надеваю акваланг. Плечевые ремни подгоняю особо тщательно, чтобы аппарат не болтался за спиной, как попало. Если при обычных погружениях мы не обращаем на это внимание, даже больше того - стараемся отпустить ремни так, чтобы снимать и надевать аппарат можно было свободно, отчего баллоны ерзают и лежат порой чуть ли не поперек спины, то здесь это непозволительная роскошь. Приходится пробираться через очень узкие лазейки между металлическими конструкциями, застрять в которых довольно просто. Александр Шлюков старательно закрепляет на мне прочный капроновый конец. Сжимаю его, стараясь не выпускать ни на секунду, в левой руке. С борта катера подают большой подводный светильник. Фонарь тоже держу в левой руке. Без мощного фонаря под водой делать нечего. Он громоздок и тяжел, подходящий к фонарю толстый кабель тащить трудно, но иначе не сделаешь и шагу. Того и гляди напорешься на какой-нибудь стальной прут, проволоку или битое стекло.

В шлюпке все заняли свои места. На корме в полном снаряжении, с аппаратом за спиной и ластами на ногах сидят Каплин или Штраух, обычно страхующие меня. На веслах Николай Бочаров. Шлюков дает разрешение погружаться. Нащупав правой пока свободной рукой спусковой конец, ухожу в воду. Как только скрываюсь под поверхностью, голову насквозь пронизывает сверлящий, вибрирующий звук. Направление его источника определить невозможно - звук проникает со всех сторон. Всем телом чувствуешь, что где-то рядом с огромной скоростью вращаются колеса турбин. Сила звука настолько велика, что вряд ли можно было бы услышать собственный голос. Одного этого шума достаточно, чтобы выскочить обратно на поверхность, а тут еще где-то рядом стремительно несется вода, вырывающаяся из-под лопастей турбины.

Здесь, у вертикального спускового конца, за быками водовода, относительно спокойно. Но дальше, когда идешь вдоль ходового конца, проложенного по дну, течение ощущается все сильнее и отпускать конец рискованно. Вначале надо осмотреться, нет ли каких-либо предметов на бетонных плитах водовода. Опустившись на них, ползаю по настилу от быка до быка, ориентируясь по швам плит. Стараюсь как можно быстрее уцепиться за ближайшее проволочное кольцо, вмонтированное в бетон. Непосредственно между быками плотины, как правило, совершенно чисто. Напор воды здесь настолько силен, что все отбрасывается в сторону. Чисто и на сей раз. Убедившись в этом, начинаю продвигаться вдоль ходового конца, удаляясь от плотины. Иногда рядом появляется бронированный ромбической чешуей бок осетра, привлеченного светом фонаря. Мы не любим эти визиты. У Анзимирова на груди большой синяк - свидетельство встречи с одним из таких обитателей речных глубин. Уж если Дима был сбит с ног, выбить загубник изо рта осетру ничего не стоит! Ползу по концу. Сейчас он уходит куда-то вверх. Как ни стараются ребята на шлюпке, чтобы ни у сигнального конца, ни у кабеля не было слабины, они то и дело цепляются за какие-нибудь железки. Особенно кабель. Часть его приходится тащить за собой. Иногда надо возвращаться, отцеплять кабель или вытаскивать его из какой-либо щели. Особенно тщательно слежу за сигнальным концом. Он очень мешает, но все же это хоть какая-то связь с товарищами. Саша то и дело подергивает конец, спрашивая, как ты там? Подергиваю трос в ответ, сообщая, что сигнал принял, а следовательно, жив-здоров и могу двигаться дальше. На этом практически и кончается наш разговор, повторяющийся довольно часто. Иду дальше. Неплохо было бы посмотреть, что делается на некотором удалении от троса, но отойти от него не решаюсь - подхватит течением. Глубина около 14 метров. Значит, скоро конец моим мытарствам! Совершенно отупел от сверлящего голову звука. Хочется поскорее выбраться на поверхность, но опасность налететь на какое-либо колющее или режущее препятствие заставляет двигаться медленно и осторожно. Наконец-то снова вижу чистые плиты настила дна нижнего бьефа. Отмечаю на дощечке свои "координаты", более резво проплываю еще несколько метров вдоль ходового троса и подаю сигнал, чтобы вытаскивали наверх.

С каким наслаждением закуриваю сигарету! Как хорошо, что сегодня все кончилось! Под воду надо идти только завтра, а может быть и послезавтра. Так думаю я, много лет с огромным удовольствием ходивший под воду. Но в этом году условия работы таковы, что погружаться, прямо скажем, не рвусь. Если будет надо - пойду. Ведь не скажешь товарищам, что жутко и потому прошу под воду не посылать...

Пока отдыхаю, подводная трасса проложена у очередного агрегата. С завистью гляжу, как спокойно собирается под воду Бочаров. Неужели ему не страшно?! Какие они все молодцы - и Штраух, и Каплин, и Арсеньев. Совершенно спокойно работают в этой ревущей воде, в темноте, среди кучи металлолома. И вот однажды - вечерний разговор, о котором я уже упоминал выше. Можете себе представить, какая тяжесть свалилась с плеч каждого из нас, когда поняли, что условия работы действительно тяжелые и быть осторожным совсем не значит быть трусом. К сожалению, разговор был запоздалый. Произойди он неделю-другую назад, и тогда мы, может быть, не были бы свидетелями гибели товарища, ходившего под воду на пределе своих психических возможностей. Несмотря на то что были приняты все меры предосторожности, предусмотренные "Едиными правилами охраны труда при водолазных работах", даже больше того - у нас страхующий всегда находился в немедленной готовности к погружению, что правилами не предусмотрено, спасти человека было невозможно. Мне удалось найти и поднять пострадавшего. Он лежал на плитах водовода с еще зажатым в руке горящим фонарем. Прошло немногим более 40 секунд, доктор принял тут же, на катере, нее меры, по вернуть товарища к жизни не удалось. Мы никогда не узнаем, что произошло под водой, потому что связи не было. Теперь совершенно невозможно установить, чего испугался человек, работающий на дне, подав сигнал, чтобы его поднимали на поверхность раньше времени? Почему я нашел его с выпущенным изо рта загубником? То ли он был выбит осетром, то ли потерян уже в обморочном состоянии? Ясно одно: при наличии четкой, хорошо налаженной голосовой связи ничего подобного произойти не могло. Сигнальный конец, служивший единственным средством передачи информации, в данном случае выполнил свое зловещее дело: он зацепился за одно из колец, вмонтированных в устилающие дно плиты, сигналы по нему приходили, но всплыть акванавт не мог, не освободив или не обрезав конец.

Вывод один - нужна падежная звукоподводная связь. Но возникает вопрос о механических шумах. Теперь совершенно ясно, что даже при наличии переговорных устройств проводного или беспроводного типа, использующихся в настоящее время водолазами, поддержание связи при столь большом шуме было бы неосуществимо. Ни шумопоглощающие наушники, ни звукозащищенные микрофонные коробки не могут обеспечить надежной связи, так как шум воспринимается поверхностью всей головы. Следовательно, голову человека, работающего под водой, нужно предохранить от контакта с окружающей средой. Это можно сделать лишь при помощи специального шлема. Его конструкция должна обеспечивать не только наличие воздушной прослойки между головой и водой - шлем сам по себе должен представлять звукопоглощающее не резанирующее устройство.

Чем больше мы занимались вопросами голосовой подводной связи, тем больше их возникало. Нам стало понятно, почему даже на таких хорошо поставленных и прекрасно технически оснащенных экспериментах, как "Преконтинент-III" и "Силаб-II", проводившихся американскими и французскими исследователями, вопросы связи под водой не были решены в полной мере.

Специалистам, занимающимся вопросами передачи и приема речи, известно: для того чтобы сделать ее разборчивой, не обязательно воспроизводить весь спектр частот человеческого голоса. Когда важной является конкретная информация, можно поступиться тем, что сообщение передано голосом не низким или высоким, а таким, которого вы никогда не слышали, зато воспринимаете четко и ясно. Это становится возможным потому, что любое слово может быть разбито на определенное количество формант (от латинского formo - образую). Форманта - призвук, почти неизменный по частоте, присутствующий во всех топах человеческого голоса. Звуки речи и в первую очередь гласные распознаются на слух именно по числу формант, сохранившихся в передаваемом сообщении.

В процессе речеобразования и в приеме звуковой информации участвует целый комплекс органов. В нормальных атмосферных условиях все эти органы находятся в смеси газов, имеющих определенные физические свойства. Речевой, да и слуховой аппараты человека настроены на обычные, земные условия, поэтому мы не только понимаем друг друга, но и четко отличаем голос одного человека от другого.

Под водой акванавтам важно сохранить не определенную окраску голоса, а смысловое содержание речи. Во многих применяемых в настоящее время дыхательных смесях в качестве разбавителя вместо азота используется гелий, количество которого может достигать более 90%. Естественно, что перемена процентного содержания газов в составе смеси приводит к изменениям условий работы как речеобразующего, так и звукопринимающего аппаратов. Кроме того, акванавт дышит смесью, отличной от воздуха не только по процентному соотношению, но и по количеству разных газов. Это значит, что органы, принимающие участие в образовании и индикации звука, работают в совершенно новых условиях, на которые они "не рассчитаны". Все это приводит к определенному сдвигу формант, а следовательно, и искажению речи. Кроме того, на искажение влияет и повышенное давление окружающей среды. Существует еще целый ряд причин, понижающих разборчивость речи акванавта, изучением и оценкой которых занимаются многие специалисты.

В гелиевой атмосфере искажения возникают независимо от качества приемно-передающей аппаратуры, поэтому, чтобы обеспечить акванавтов надежной голосовой связью, нужно иметь так называемые гелиевые корректоры или гелиевые восстановители речи. При отсутствии приборов такого типа разборчивость речи на глубине 60 метров снижается до 50%, а при погружении на 180 метров - до 10%. Понять то, о чем говорит человек, здесь практически нельзя.

Некоторые специалисты считают возможным и целесообразным создание специального подводного языка, состоящего из звуковых сочетаний-формант, подвергающихся наименьшему искажению.

В период проведения американского эксперимента "Силаб-1" акванавты жили и работали на глубине 58 метров. После некоторой тренировки они все же могли говорить друг с другом, однако при переговорах с поверхностью вынуждены были заходить в "телефонную будку", в которой поддерживался состав газов, отличный от того, которым они дышали постоянно.

В худшем положении находились акванавты подводной лаборатории "Силаб-II", установленной на глубине 62 метра. Входящий в экипаж инженер Бэрри Кэннон констатировал: "Мы не могли разговаривать. Находясь в плавании под водой, мы, в сущности не имели связи ни между собой, ни с теми, кто остался в обсерватории". А вот при связи с поверхностью акванавты "Силаб-II" уже использовали стационарный гелиевый корректор, который значительно облегчал переговоры.

Мне и моим товарищам не довелось испытать прелестей гелиевой речи, поэтому познакомимся с несколькими строками отчета Джеймса У. Миллера - начальника отдела инженерной психологии научно-исследовательского управления ВМС США об общении акванавтов в лаборатории "Силаб-II".

"Проблема речи в атмосфере гелия донимала акванавтов на протяжении всей экспедиции. Передать сложную мысль или дать указание было трудно. Тем не менее люди быстро научились понимать повседневную речь по поводу пищи, оборудования и т. д. Судя по итоговым анкетам и опросам, 23 акванавта из 28 испытывали трудности в общении, но на вопрос: "Как скоро вы стали полностью понимать девять других акванавтов своей партии?" - последовали различные ответы, (16 акванавтов - через один-два дня, 8 человек - по истечении четырех дней, два человека - на одиннадцатый день, а один так и не научился понимать речь)". И там же: "Акванавты первой партии за истекшие 15 дней уже настолько привыкли друг к другу, что несколько часов подряд с трудом понимали трех новоприбывших и смеялись над их "резкими скрипучими голосами"".

Как будут обеспечиваться условия для переговоров внутри подводных и надводных обитаемых объектов с гелиевой атмосферой, пока еще совершенно неясно. В этой области открыто самое широкое поле деятельности для изобретателей. Предстоит большая, интересная и, безусловно, сложная работа, прежде чем человек сможет нормально разговаривать под водой.