Море без лирики

В одну из штормовых морозных ночей мы по тревоге покинули родной порт. Низкие тучи засыпали нас колючим снегом. От залива, покрытого ледяной шугой, шел пар. Лютый шквальный ветер "прошивал" меховые штормовки. "Вайгач" шел в Баренцево море - в его просторах затерялась терпящая бедствие рыбацкая баржа. Рядом с ней уже находилось океанское судно, но все попытки его команды взять баржу на буксир не приносили успеха. Что не удавалось им, должны были сделать мы. Экипаж с баржи был снят, поэтому кому-то из членов нашей команды нужно было перебраться на баржу и закрепить буксирный канат.

Остался позади Кольский залив. Баренцево море яростно било могучими волнами в скулы "Вайгача". Соленые брызги окутали наш спасатель. Он черпал бортом воду, и ее потоки катились вдоль палубы. Началось обледенение. Водолазы в полной готовности находились на своем посту и были готовы к любым неожиданностям. Вдруг дверь в наш кубрик распахнулась, и вместе с прошитым солеными брызгами холодом в мокром штормовом плаще на водолазный пост вошел командир корабля капитан 3-го ранга Гусаревич. На густых бровях и промокшей, выбившейся из-под шапки шевелюре висели ледяные сосульки. Захлопнув дверь, он молча сбросил плащ, внимательно осмотрел нас, молодых парней, и не приказным, а мягким тоном рассказал нам о том, ради чего мы вышли в море в штормовую ночь: одному из нас необходимо перебраться на баржу с буксирным канатом. Командир обращался ко мне и Петру Лапуге, так как остальные водолазы были из молодого пополнения - парни не робкого десятка, но опыта работы в штормовом море у них еще не было. Мы оба изъявили желание, но нужен был один. Другой должен страховать товарища. Впервые командир не принял при нас волевого решения. И мы разыграли... Петр оказался удачливее, а я должен был страховать своего друга. Только тогда, когда вышли на точку, мы по-настоящему осознали всю опасность, угрожающую человеку, который попытается попасть на баржу. Студеная беззвездная ночь, огромные волны, наш "Вайгач" и баржа... Невдалеке совершал маневры океанский буксир и пытался огнем прожекторов облегчить нашу задачу.

Боцманская команда приготовила толстый капроновый буксирный канат. Очередная попытка поближе подойти к барже. Маневр, кажется, удался. Лапуга с канатом через плечо и страховочным концом на поясе приготовился к прыжку. Я страхую своего друга, меня страхует боцман. Прыжок! Но в последний момент волна отбрасывает баржу, и Петр падает в воду между корпусом "Вайгача" и баржой. Неимоверным напряжением сил пытаюсь вытащить друга из-за борта. Но не успеваю... От надвигающихся друг на друга судов образовался огромный всплеск. Поток соленой воды отшвырнул меня на переборку надстройки, потащил по палубе. Стоящий в укрытии боцман удержал страховочный конец. Когда я вскочил на ноги, баржа и "Вайгач" столкнулись корпусами. Остро резанула в сердце ужасная мысль... Но тут же я увидел в пяти метрах от себя, на палубе баржи, лежащего Петра.

Он быстро поднялся на ноги и устремился на бак. Я выхватил нож и отрезал страховочный конец, теперь он другу был уже помехой. Ребята из боцманской команды травили Лапуге буксирный канат. "Вайгач" дал малый ход, чтобы облегчить Петру задачу - закрепить буксирный канат на барже.

Мой друг четко справился со своей работой. В свете прожектора мы увидели, как он махал рукой в сторону Мурманска. Командир не рискнул забрать его с баржи, и мы взяли курс к полуострову Рыбачьему, чтобы, укрывшись за его берегами, снять с баржи промокшего парня.

Возбужденный, я вернулся в водолазный пост и только там понял, каким чудом спасся мой товарищ. Тот всплеск между бортами баржи и "Вайгача", который сбил меня с ног, выбросил Петра на баржу из межкорпусного пространства... Теперь только бы успеть опередить лютый холод, не дать человеку погибнуть. И мы успели. Полузамерзшего Петра растерли спиртом, напоили горячим чаем со спиртом и уложили в постель. После спиртовых процедур и хорошего сна он не схватил даже насморка!

...Через ошибки мы постепенно совершенствовали свое мастерство. Север - хорошая школа для водолазов. Практика здесь богата захватывающими историями; их не приходится выдумывать. Наоборот, рассказывая их неводолазам, иные события приходится опускать, действительность бывает настолько сложной и трагичной, что порой со стороны выглядит неправдоподобной. Но, несмотря на испытания, я уже не мог представить себе жизни без моря. Работая, мы познавали Дикую природу Севера, заново открывали для себя этот суровый край. Среди серых лобастых скал Кольского залива, порой с очень узкими глубоководными проходами, были удивительные места: живописные заливы и бухты, вдающиеся в сушу - губы, затерянный зимой среди глубоких снегов Порт-Владимир с деревянными причалами у входа в Ура-губу. К востоку от мыса Святой Нос - морской берег, омываемый не только водами Баренцева моря, но и внутренним Белым морем, с обширной васильковой тундрой в короткий весенне-летний сезон. И как исполин, охраняющий с севера вход в Кольский залив, возвышается своими скалистыми отвесными берегами остров Кильдин.

Особенно нравился мне в период долгого полярного дня полуостров Рыбачий с шумными птичьими базарами, с изумительной чистотой богатых живностью вод. Прибрежные пастбища для рыбной молоди изобиловали крупной треской пикшей, нередко встречалась и семга. На глубинах - колонии морских ежей и звезд. Спускаешься под воду и попадаешь в фантастический лес из оживших листьев ламинарии, а в нем косяки морских рыб.

К сожалению, тренировочные погружения с наблюдательной целью в водолазной практике редки, они "экономически бесполезны". Но ведь каждому человеку необходимо не связанное с работой общение с природой. Так и водолазу полезно время от времени просто наблюдать жизнь моря. Общение с природой обогащает всех нас, делает добрее, позволяет по-новому взглянуть на свою профессию, познать среду, в которой трудишься. Поэтому мы, как только появлялась возможность, учились наблюдать и понимать море. Такие уроки не были напрасными.

Для меня море стало верным, хотя и очень суровым другом. Однако дружба эта, наверное, всегда проверяется нелегкими испытаниями. Еще одну проверку устроило мне море во время разгрузки затонувшего во время войны в водах Кольского залива гражданского судна. Продукты, которые были в его трюмах, водолазы подняли еще во время войны. Но кроме продуктов в трюмах находилось и ценное оборудование. Его-то и решили извлечь теперь на поверхность. Глубины на месте гибели судна незначительные, в пределах 40 метров, а в трюмах, где предстояло работать, и того меньше.

...Печалью и таинственностью овеяны затонувшие суда. Когда я встречаюсь в морских глубинах с прошлым, скрытым за ракушками и водорослями лежащих под водой судов-призраков, меня неизменно охватывает чувство детской любознательности первооткрывателя неведомых тайн. К водолазным работам по разгрузке затонувшего судна мы приступили в светлые дни короткого полярного лета. Теплынь была необыкновенная для мурманских широт. Вода в озерах прогрелась до 20 градусов. В воскресные дни горожане в переполненных электричках выезжали в сторону Лопарской, разбредались по окрестностям, грелись на берегах чистых северных рек и озер. Вода в Кольском заливе была не очень холодной. Паводки давно прошли, и реки Кола и Тулома несли в залив незамутненные воды. Вода в заливе была прозрачной.

В тихий солнечный полдень, когда я пошел под воду, подо мной с первых же метров погружения открылся погибший лайнер - с рангоутом, надстройками и обвисшим такелажем, заросшим многолетней паутиной живых водорослей. Над пароходом и в его отсеках мирно плавали рыбы. Трюмы-колодцы, уходящие в черную глубину, были открыты. Вниз спускались ржавые, перепутанные между собой тросы. В верхних ярусах судна виднелись большие ящики, поддерживающие, как распорки, проржавевшую палубу. В некоторых твиндеках^* я натыкался на мешки с мукой. Позднее мы один из них подняли на борт "Вайгача" и были удивлены: из муки кроме верхнего слоя, прилегающего к мешковине, можно было выпекать хлеб! А ведь эти мешки пролежали в соленых водах Кольского залива пятнадцать лет!

^* (Твиндек - межпалубное пространство, где располагаются грузовые помещения, каюты и пр.)

...Я бродил по палубам и каютам, и теперь лишь одиночные рыбы, недовольные моим вторжением в их обжитые места, храбро проплывали вблизи шлемового иллюминатора, нехотя уступая свое жилище непрошеному гостю.

Осмотрев помещения и трюмы, я вернулся на верхнюю палубу и медленно поплыл к баку, наблюдая за фантастическим миром. Проверил чистоту шланг-сигнала, хорошо провентилировался и запросил подъема. Поднимался медленно. Отсидев положенное по режиму декомпрессии время, с удовольствием поднялся в светлый мир зеленых берегов и голубого неба.

На сегодня погружений уже не предвидится, а завтра придет кран, и начнется работа по подъему ящиков с оборудованием.

С охотой и подробно рассказал товарищам о результатах осмотра. День клонился к вечеру. Поужинав, мы собрались на просторном юте^*. Виктор Поташов, ленинградец, радист и мой закадычный друг, включил радиоприемник. И вольная песня поплыла в вечерней тишине над заливом, над зеленью гористых берегов, радующихся теплу короткого полярного лета. Как и я, Виктор любил русские песни и его душа как бы сливалась с идущим от песни простором.

^* (Ют - кормовая часть верхней палубы.)

С удовольствием слушали мы стихи Юрия Якунина - нашего корабельного поэта, а другой хороший парень, Рудик Волков, исполнил под свою старенькую гитару простые и столь привлекательные ивановские частушки; его кудрявая рыжая шевелюра вздрагивала под ритмы развеселой мелодии.

Да, удивительные ребята служили на "Вайгаче".

Они умели и работать и отдыхать, а надежность их плеч мне самому пришлось испытать, и не раз. В этот памятный вечер у всех на корабле было хорошее настроение, и еще долго слышны были песни, веселые разговоры и задорный смех. Мы отдыхали... И конечно, я не ведал о том, что уже через несколько дней благодаря своим друзьям вернусь из очередного подводного плена...

Утром пришел плавкран, и мы приступили к работе. Уходили под воду водолазы, работа продвигалась, встречались и трудности, но, в общем, дела шли неплохо. Несколько раз совершил путешествие в трюмы судна и я, причем получилось так, что на мою долю выпало первое погружение под воду и последний, завершающий спуск...

Остропив один из ящиков, я дал команду к подъему и стал сопровождать груз, пока он тащился по палубе твиндека. Ящик соскользнул в шахту трюма и, плавно покачиваясь, повис в его колодце. "Чистый" груз пошел наверх, а я ушел в глубину твиндека, чтобы в случае обрыва строп не попасть под ящик. Груз медленно плыл вверх и в сторону. Перед выходом на поверхность я решил тщательно осмотреть отсеки трюма, чтобы знать точно, сколько же груза еще осталось. Время для работы на данной глубине у меня еще оставалось, и поэтому я не очень спешил. Наш "Вайгач" уже получил новое назначение и после моего выхода на поверхность должен был уходить в губу для подъема судна.

В одном из твиндеков я прошел через узкий проход между лежащими ящиками с грузом и оказался в небольшом свободном пространстве. Вода была прозрачна, а обилие света, идущего с поверхности моря, позволяло заглянуть в самые укромные уголки трюма. Только мутная дымка, поднятая моими шагами и трущимся о палубу шланг-сигналом, следовала за мной легким шлейфом. Серебряные колпаки "воздушных люстр" от выдыхаемого мной воздуха колыхались в преломлении световых лучей. Стояла таинственная тишина, лишь хрипловато-булькающие звуки, исходящие от головного клапана шлема, будили мир уснувших привидений. Вдруг легкий шорох - и черное облако закрыло свет. Тяжелый удар в спину и в медный котелок шлема свалил меня с ног. Да, с привидениями шутки плохи! В голове гудело и тупо поламывало между лопатками. Язык ощущал солоноватый привкус крови на губах. В недоумении я поднялся во весь рост. Ничто не мешало моему движению. Только подача воздуха резко сократилась, и дышать стало тяжело. Я попросил увеличить подачу воздуха. Мою команду быстро выполнили, но воздуха по-прежнему не хватало. Петр Лапуга сообщил, что возрос подпор сжатого воздуха, и спросил о причине скрежета и удара по шлему, четко услышанных на поверхности по громкоговорителю. Сообщил: получил удар по шлему скорее всего обломком проржавевшей рухнувшей верхней палубы. Сейчас вокруг меня видимость отсутствует но попробую выбраться из трюма самостоятельно.

При осмотре обнаружилось, что выход завален обломками металла и всевозможным хламом.

Однако самостоятельная попытка освободиться из ловушки не дала желаемых результатов. Необходима была помощь друзей. Шланг, по которому поступал ко мне воздух, зажало большим куском металла, но воздух продолжал поступать в скафандр. Его, правда, было очень мало, и скоро у меня появились первые признаки отравления выдыхаемыми газами. 1от застилал глаза, противный сладковатый привкус во рту вызывал тошноту. Нарастало головокружение. Распухшие губы, разбитые о передний иллюминатор шлема при ударе, пересохли. Дьявольски хотелось пить. Тело было мокрым от пота, я слабел с каждой минутой, но старался не потерять сознания. Вся надежда была на моих друзей. И они, конечно, все хорошо понимали, делали для моего спасения все возможное и даже невозможное. Я не оговорился - именно невозможное. Мне не раз самому приходилось совершать при спасении пострадавших водолазов невероятное. Как я ни пробовал повторить подобное в обычной обстановке ни нравственных, ни физических сил не хватало. С опытом я понял, что в человеке есть огромный скрытый аварийный потенциал.

На помощь мне уже спешил Петр Лапуга, мой старый, надежный друг. В критический момент солидарность водолазов и верная мужская дружба снова спасли меня. Он приподнял чертову "железку" и освободил мой шланг. Эту "железку" затем подняли краном на поверхность, и три здоровых парня пытались вместе проделать на поверхности подобное тому, что сделал Петр. Безрезультатно!

Приток живительного воздуха вернул меня к жизни. И ничего в мире не было лучше этого воздуха с запахом резины... На палубе меня окружили друзья. А Петр стоял на дубовой палубе юта в сторонке от шумной группы матросов. Я проковылял к нему, ребята молча расступились, и мы крепко обнялись.

Вновь надо мной было безоблачное нежно-голубое северное небо, в спокойные зеленоватые воды залива смотрелись холмистые берега... Но события уходящего дня не преминули оставить веху в моей памяти.

Так шло наше время. Так служили мы, скромные труженики моря, на стареньком океанском буксире. Делили вместе горе и радость, удачи и ошибки, веселье и печаль, копили профессиональный опыт. И конечно, бывали в нашей жизни и веселые истории.

…Это случилось в день моего рождения. Уже несколько месяцев мы не были на своей базе. Работа торопила, и каждый День кто-то из нас уходил под воду и делал свое дело. Когда требовалось, занимались подводной сваркой и резкой, если нужно - работали с грунтососом, роя котлованы у бортов затопленного в годы войны судна, пробивали траншеи под его днищем, чтобы затем завести судоподъемные стропы на понтоны...

К моему дню рождения ребята решили купить фрукты, подарки, продукты. Вечером на шлюпке отправились на берег в магазин. Работы проводились в заливе, и от затонувшего судна, над которым стоял наш "Вайгач", до берега было недалеко. Закупили все необходимее и возвращались на судно. И тут вышла "осечка". Нашу шлюпку заметил дежурный по кораблю, старшина боцманской команды. Флотские остряки говорят: "Самый длинный конец - это язык боцмана". И действительно, о нашем похождении сразу узнал командир. Нас встретил "парадный трап", опущенный самим дежурным. Самоволка (а это была самоволка), как известно, карается очень строго, и, хотя наша длилась всего тридцать минут, мы понесли справедливое наказание. При подходе к трапу я опустил под воду завязанную наволочку. В ней были все покупки. Подумал: завтра пойду под воду и подниму ее на судно, а сейчас "вещественные улики" скрыты под водой. Правда, что-то в соленой воде испортится, но продукты и яблоки останутся невредимыми.

Однако на следующий день, 13 октября, все произошло не так, как я задумал. Командир запретил мне погружаться. Под воду пошел прикомандированный к нашей группе мичман, которому я рассказал о припрятанном. Он сразу же обнаружил белую наволочку на грунте. Любознательный парень развязал узел, и все яблоки устремились на поверхность, а их там было пять килограммов.

У борта судна, как красногрудые снегири, весело плавали яблоки. Командир строго (а глаза смеются) обращается ко мне:

- Ты что, Карпичев, под водой фруктовый сад развел? Замечательный у тебя подводный сад. Даже день твоего рождения помнит.

- Я же за ним ухаживал, товарищ командир!

- Ну что ж, - говорит он, - за находчивость снимаю с тебя наложенное взыскание, тридцать суток без берега, и поздравляю с днем рождения.

И мичману по телефону:

- Поднять наволочку и передать имениннику.

Откуда он узнал, что там была наволочка, мы так и не выяснили. А яблоки вылавливала из моря вся команда, свободная от вахты и судовых работ...