Одиссея водолазного старшины

О силе человеческого духа, о способности делать, казалось бы, невозможное написано немало. Вот еще одно свидетельство тому. История эта может показаться невероятной, но работа под водой наполнена удивительными событиями и неожиданными ситуациями...

Стояли благодатные дни бабьего лета. Давно не было такой солнечной осени, пусть короткой для северной природы, но столь славной, желанной. Над раздольем реки Ижмы стояла тишина, только изредка будимая сиплыми гудками трудяг-теплоходов, спешивших до закрытия Северного морского пути доставить все необходимое.

А водолазы спешили до наступления холодных штормовых ветров, несущих морозы и сильное волнение, завершить работы по подъему буксирного теплохода, затонувшего в устье реки. Работали под водой при искусственном освещении; могучая река несла столько глинистых взвесей, что подводные светильники выглядели на глубине желтыми пятнами. Приходилось работать на ощупь.

Водолаз за водолазом уходили под воду, сменяя друг друга. Наверху им добросовестно помогали ребята из аварийной службы. Судоподъемные понтоны уже остроплены, надежно проведена их найтовка^*, шланги, идущие под воду с самоходной баржи обеспечения, подсоединены. Но, проснувшись рано утром следующего дня, водолазы увидели настоящую северную зиму с крепким морозом и землю, укрытую снежным покрывалом.

^* (Найтовка - соединение при помощи тросов судоподъемных понтонов с баржой.)

Неделю бесновалась северная метель с колючим снегом и лютой стужей, прошивающей даже дубленые полушубки. А потом снова подули южные ветры, принося тепло. Люди вновь приступили к подъему буксира. Встали на свои места суда. Все готово к поддувке понтонов. Но с последнего контрольного погружения прошло десять дней, и Владимир Беломоров, старшина водолазной станции, решил провести повторное погружение. Так положено в водолазной практике.

При осмотре старшина обнаружил, что воздушные шланги, идущие к понтонам, перехлестнулись, и начал их распутывать. С момента погружения под воду прошло около тридцати минут, когда он почувствовал, что течение резко усилилось, возрос напор воды. Сообщил об этом по телефону наверх. Но спустя полторы-две минуты сильный рывок сорвал Беломорова с понтона, и мощный поток закрутил его в сплошном мраке, поволок по грунту. Связи не было, прекратилась подача воздуха.

Володя понял, что случилась какая-то непонятная, страшная беда не только с ним, но и с его товарищами на водолазном боте. И действительно, на том месте, где недавно над затонувшим судном стояла маленькая флотилия, было пустынно; только льдины перемалывали друг друга.

Все произошло настолько неожиданно, что товарищи Володи, хотя и обладали тренированным аварийным мышлением, не успели спасти его. Они старались изо всех сил опередить мощный поток, выбирая шланг-сигнал, но необузданная сила потока воды, льда и измочаленных бревен смела все на своем пути.

Стальная обшивка корпуса водолазного бота затрещала, швартовые капроновые концы натянулись до звона и один за другим лопнули, словно перетянутые струны. Бот швырнуло на самоходную баржу. От удара в щепки разлетелись привальный брус правого борта и дежурная шлюпка, стоявшая у борта баржи.

Шланг-сигнал, идущий под воду к водолазу, видимо, зацепился за что-то на затопленном буксире, вырвался из рук водолазов и мгновение спустя лопнул. А бот вместе с баржой, оставившей свои оборванные якоря в илистом грунте, потащило в черную ночь.

На палубе бота уже началась борьба за судно, за жизнь. В выдавленном иллюминаторе среднего кубрика торчало бревно. Оно как страшный рычаг расшатывало обшивку, когда на наружный конец бревна наваливался лед. Водолазы раскромсали конец бревна, находящийся в кубрике, и вытолкнули его наружу, задраив место раздавленного иллюминатора стальной заглушкой.

Бот и баржу все несло в море, но напор воды начал спадать. Во второй половине ночи подул сильный южный ветер. На боте включили главный двигатель, дали проверочные обороты, все было в норме - винто-рулевая система не пострадала. Баржа отделалась потерей якорей.

Маленький караван взял курс на поселок. Шли со включенными прожекторами, напряженно вглядываясь в темноту ночи, боясь напороться на плавающие льдины. А утром приморский поселок узнал о большой беде.

Через сутки ветер стих, восстановилась хорошая погода, и река спокойно несла свои воды, как будто и не было той ночи, когда ледяной затор создал сначала плотину, а потом прорвался и вода в реке хлынула всесметающим валом.

...Долго искали водолазы тело своего товарища, но тщетно. Работа по подъему злополучного судна продолжалась. Затем начались другие аварийные работы, которых всегда предостаточно для водолазов в Арктике. Шли дни и недели. И к концу третьей недели после гибели старшины Беломорова водолазы помогли команде бота погрузить свой видавший виды "ВРД" на борт одного из последних многотоннажных судов, закрывающих арктическую навигацию.

В маленькой, уютной и теплой гостинице водолазы ожидали летной погоды и самолета в сторону Мурманска. За дни, прошедшие после того трагического дня, друг Володи Виктор заметно изменился - стал молчалив и мрачен. Арктика "закончилась", скоро встреча с родными и близкими, но радости не .то.

Вот и сейчас он лежит на кровати поверх одеяла и курит сигарету за сигаретой. На нем водолазный свитер, хотя в номере тепло. Ноги Виктора, обутые в теплые собачьи унты, лежат на приставленном к кровати стуле, взгляд направлен куда-то в пространство. За столом сидят двое совсем еще молодых парней и играют в шахматы.

Виктор встает, открывает форточку. Скомкав оставшиеся сигареты, бросает их в урну и выходит в коридор. Минут через пятнадцать он возвращается в комнату, неся в руках большой фарфоровый чайник с горячим чаем.

- Хватит хандрить! Давайте пить чай. Завтра, наверное, будет самолет. Скоро встреча с нашим городом, а города не любят скучных людей, - говорит Виктор, расставляя стаканы.

Отложив шахматы, ребята помогли Виктору быстро накрыть на стол. И чаепитие превратилось в прощальный ужин. Казалось, что вместе с табачным дымом через открытую форточку улетучилась и гнетущая обстановка, а с морозным чистым воздухом пришла жизнь. В комнате стало прохладно. Лица парней просветлели. В коридоре послышались чьи-то тяжелые шаркающие шаги и испуганное причитание тети Любы - истопницы и ангела-хранителя всех постояльцев гостиницы.

Дверь настежь распахнулась - на пороге стоял человек с заиндевелым лицом: брови, усы и всклокоченная борода были густо покрыты инеем и снегом. Впалые щеки вошедшего были так бледны, будто человек пришел не с морозного воздуха, а только что поднялся с кровати после тяжелой, изнурительной борьбы со смертью. Лихорадочно блестевшие глаза светились непонятной радостью.

Одежда его выглядела очень странно. Длиннополая куртка, скроенная из водолазной рубахи, была зашнурована на груди лентами из того же материала. Несоразмерно широкая в плечах, она составляла основу туалета. Талия туго подпоясана грубым кожаным водолазным поясом, на нем висел в стальных ножнах водолазный нож с деревянной ручкой. На голове - капюшон с воротником, свисающим на плечи и закрывающим шею, а на ногах - длинные ноговицы, заканчивающиеся чуть выше колен и затянутые шнуровкой, которая, кроме того, туго стягивала ноговицы вокруг голеней. Удлиненные краги-рукавицы, соединенные через плечи и рукава куртки тесьмой (для защиты рук от холода), свободно свисают рядом с кистями рук в шерстяных перчатках. У пояса висит самодельная кошелка. Капюшон, куртка, ноговицы, краги - все скроено из водолазной рубахи грубо, но добротно.

За широкой фигурой вошедшего стояла тетя Люба, тихо всхлипывая и что-то бормоча. Неожиданно худое, уставшее лицо человека озарилось по-детски чистой, доброй улыбкой.

У Виктора задрожали руки, стакан выпал и залил стол горячим чаем. Струйки стекали на колени, но Виктор не чувствовал их. Он узнал.. Володькину улыбку на чужом, незнакомом лице. Все еще не веря своим глазам, Виктор несколько секунд напряженно вглядывался в лицо незнакомца. Потом тихо-тихо дрожащим голосом спросил. "Ты-ы? Откуда?" Незнакомец едва слышно ответил: "Оттуда", - и показал рукой в заснеженное морозное пространство. Ребята растерянно смотрели то на незнакомца, еще не узнав в нем своего, то на Виктора.

В следующий миг, как бы опомнившись, Виктор рывком отбросил мешавший стол в сторону и, не отрывая взгляда от Володи, словно боясь его потерять, одним прыжком оказался рядом и крепко обнял друга. А ребята, все поняв, бросились помогать Виктору раздевать Беломорова.

Тетя Люба, прислонясь к косяку распахнутой двери, плакала, утираясь уголком теплого шерстяного платка.

Оставшись в одном водолазном белье, Володя сел на подставленный кем-то стул и, видя удивленные, со множеством затаенных вопросов взгляды друзей, сказал: "Все расскажу... Только сначала угостите горячим чаем".

Эти слова вернули окружающих к реальности. Кто-то побежал "соображать" чай, кто-то принес тряпку, совок и веник - убрать осколки разбитой посуды. Ребята поставили перевернутый стол на место, каждый из жильцов гостиницы принес что-то свое к неожиданному празднику. Вскоре стол был завален кульками и пакетами со всевозможной вкуснятиной. Тут были даже лимоны и мандарины, невесть откуда появившиеся в заснеженной заполярной гостинице.

Володя с благодарностью смотрел на щедрых "бродяг" Севера. Виктор подал ему чашку горячего янтарного чая. Обхватив ее двумя руками, Володя пил молча, неторопливыми глотками.

Потом были горячий душ, чистая постель и глубокий сон. А ребята, все еще томимые неизвестностью, строили всевозможные предположения и догадки...

Володя проснулся рано утром отдохнувший и бодрый. Он тихо поднялся с кровати (ребята спали), нашел в тумбочке бритвенный прибор и привел себя в порядок. Когда он вернулся в номер, там уже горел свет. Виктор внимательно и удивленно рассматривал своего друга, пока тот застилал кровать. На первый взгляд Володя остался таким же, но, присмотревшись, Виктор увидел и некоторые перемены. Держался и говорил он не так, как прежде, а на похудевшем лице появилась суровость - печать пережитого.

Все население поселка уже знало, что откуда-то с севера по льду пришел Беломоров, которого считали погибшим. В гостинице стали появляться любопытные. Позвонили из аэропорта и сообщили, что самолет на Архангельск через Амдерму вылетает завтра, а не сегодня, и приняли заявку на билет для Беломорова. При этом, конечно, справились о его здоровье.

Когда водолазы остались одни, они подробно рассказали Беломорову о той злополучной ночи, об осеннем ледоходе и паводке в среднем течении реки, вызванном резким потеплением, о переживаниях и поисках Беломорова.

Выслушав товарищей, Володя не торопясь стал рассказывать о себе:

- После того как я предупредил вас о резко возрастающем напоре воды, все произошло настолько неожиданно, что я даже не успел оценить обстановку. Меня сбросило с понтона и закрутило в водовороте. Сразу прекратилась подача воздуха и оборвалась связь. Что и говорить, даже опытного водолаза подобное положение озадачило бы, а меня тем более. В нашей профессии, как, пожалуй, ни в какой другой, опыт приобретается многими годами упорного труда, часто связанного с риском. А большой ли у нас с вами опыт, хотя мы и считаемся толковыми специалистами на аварийной службе в Арктике? Нам с Виктором по двадцать пять, а вам и того меньше. Для подводника это только начало пути. Особенно чувствуешь, что ты мальчишка, тогда, когда жизнь преподносит тебе подобные сюрпризы, Сначала я действовал как положено. Прежде всего освободился от шланг-сигнала и грузов, выбросился на поверхность, при врезался шлемом в льдину так, что котелок шлема сильно и от деформации пошли трещины на стеклах боковых иллюминаторов. Как не выпали стекла из обойм, не пойму до сих пор. Так или иначе, стекла держались, и в скафандре сохранялся воздух, правда, очень тяжелый. Было душно, меня то и дело бросало в жар. Я растерялся. Воздуха хватит на 6 - 8 минут. Что делать? Вместо того чтобы сразу после выбрасывания на поверхность воды вскарабкаться на одну из проплывавших льдин, я крутился в поисках несуществующей помощи извне, тратил силы, а главное, терял драгоценные секунды. Сильный удар в правый бок вернул меня к реальной обстановке, вывел из оцепенения. Я посмотрел в правый иллюминатор и наконец сообразил: "Льдина - мое спасение!" Из последних сил стал карабкаться на льдину. Забрался, отполз от кромки, приподнялся на колени и дрожащими, ослабевшими руками попытался открутить передний иллюминатор. Но тут силы окончательно покинули меня, и я рухнул на льдину.

Не знаю, как долго пролежал я без сознания. Вдруг я почувствовал, что меня будят: брызгают в лицо водой и слышится нудное завывание. Я силился остаться в тяжелом сне, но брызги и странные звуки мешали. Открыл глаза и уловил слабый свет. Снова попытался уснуть, но очередная порция соленой воды подействовала отрезвляюще, и я окончательно пришел в себя.

Первые ощущения - головная боль, тошнота и сильная слабость во всем теле... Очень медленно возвращалась жизнь. Я лежал распростертый на льдине, уткнувшись передним иллюминатором шлема в снежную кашу, а через выбитые стекла боковых иллюминаторов в лицо мне летели брызги соленой воды. И заунывно подвывал ветер.

С трудом вспоминал минувшие события. Помню, когда я попытался открутить передний иллюминатор, я упал и сильно ударился котелком шлема о лед. Ранее разбитые, но не выпавшие стекла боковых иллюминаторов вылетели, и это меня спасло.

Приподнялся, встал на четвереньки. Руки и ноги дрожали, кружилась голова. Снова упал, ударился шлемом о лед. Собрался с силами, перевернулся на спину и разрезал ножом резиновый фланец, а затем и ткань водолазной рубахи - от манишки до пояса. После этого расстегнул кожаный пояс, перетягивающий талию поверх рубахи. Так мне удалось по грудь выбраться из скафандра. А небольшая льдина, на которой я лежал, дрейфовала у кромки скалистого берега, обламывая о прибрежные валуны свои края.

День был пасмурным, но теплым. С большим трудом я освободился от снаряжения. Остался в одном водолазном белье и в отрезанных от водолазной рубахи ноговицах и наконец, дрожа и шатаясь от слабости, перебрался (со снаряжением в руках) на берег.

Здесь, на незнакомой земле, все мне казалось особенным, даже чайки выглядели какими-то странными. Для чего я перетаскивал на берег снаряжение, тоже было непонятным. Перетаскивал без всякой цели, не думая о том, что оно мне еще пригодится. Делал все механически.

Хотелось спать, просто сил не было бороться со сном. От холода я не страдал, одет был хорошо. Два свитера и меховая безрукавка согревали грудь и спину, голову предохраняла от холода феска, а руки - шерстяные перчатки. На ногах - шерстяные чулки и носки, а поверх ватных брюк были еще надеты длинные, из собачьего меха чулки-бурки.

Отрезав от резинового фланца водолазной рубахи шлем с манишкой и надев верхнюю часть рубахи, разрезанную спереди как куртка, чтобы не промочить одежду, я свалился на лишайник под выступом скалы, в стороне от воды, и уснул, не мая ни о чем, не зная, было ли то утро или вечер.

Когда я проснулся, звезды уже меркли, восток серел, приближался короткий северный день. Крепкий сон на небольшом морозце вернул мне утраченные силы. Ощущались еще слабость и легкое головокружение, но я знал, что это пройдет.

Лежа на спине, я смотрел на гаснущие звезды и радовался запахам и звукам жизни. Потом встал, сбросил с себя неуклюжую куртку, вытащил плетенки из водолазных галош и прочно подвязал сползающие при ходьбе самодельные ноговицы.

Я решил идти в глубь неизвестной мне земли, но разведка оказалась недолгой. Уже через сто метров, когда я поднялся на вершину холма, в серой дымке передо мной открылась круговая панорама маленького пустынного островка, пристанища полярных чаек. Вокруг - свинцовые арктические воды и редкие льдины.

Напился из ложбинки и почувствовал сильнейший голод. С пресной водой проблемы не было, ее хватало, всюду лужицы талой воды. А вот добыча пищи - это был ребус, который мне предстояло разгадать.

Решил попытать счастье в охоте за чайками. Довольно скоро подбитая камнем птица была в моих руках, но я был еще не настолько голоден, чтобы есть сырое мясо. Требовался огонь. Бревен и досок на берегу острова в избытке. И вот подводник в роли Робинзона начинает яростно тереть палку о палку. Однако все мои усилия были тщетными. Нужно было придумать что-то другое.

Не меньше часа я затратил на поиски подходящих кремнистых камней, а перед этим заготовил ворох бересты и уложил ее в сухом месте. Пожертвовал частью шерстяного чулка. И вот вспыхнул огонек - из искры, добытой в камне!

Мне стало совсем тепло и уютно. Из котелка исходит запах наваристого бульона. Вас удивляет, откуда мог взяться у меня котелок? Приспособил водолазный шлем. При помощи камней и ножа снял гайки, соединяющие манишку с котелком шлема, тщательно очистил от осколков стекла гнезда боковых иллюминаторов и выкрутил передний иллюминатор. Получился неглубокий, но объемистый котелок. Проволоки и гвоздей тоже хватало - возле воды нашел остатки разбитого плота. А дальше все было просто. Сделал подвеску, треногу, и водолазный шлем, подвешенный над костром, превратился в котелок для приготовления пищи.

Бульон из чайки, надо вам сказать, не очень-то вкусное блюдо. Поэтому я ел понемногу, постепенно настраивая себя на непривычную похлебку. Силой заставлял себя есть и сырые мясистые водоросли.

Ночью занялся заготовкой дров - стаскивал бревна и доски на площадку под скалой. Работал сколько мог, отдыхал у костра и снова волок и катил все способное гореть. Так я набрал два приличных штабеля дров.

Поспал часа два у костра и отправился с длинной палкой на охоту в колонию спящих чаек. Понимая, что с первыми холодами чайки покинут остров, превратился в настоящего промысловика. Кто знает, сколько я пробуду на острове?! Десять, а может быть, и тридцать дней. Если я буду съедать по две чайки в день, то мне нужно заготовить шестьдесят тушек.

Небольшая холодная пещера была мне и складом, и холодильником. Но большую часть дичи я провялил, прокоптил и развесил в бревенчатом сарае - моем временном обиталище.

Наверное, я очень смешно выглядел во время обработки птичьих тушек. Весь в пуху. Рожденная бликами костра, моя тень повторяла все мои движения на фоне освещенной скалы. А огонь костра! Мне в полной мере понятно теперь чувство благоговения древнего человека перед ним. Огонь - это была моя жизнь. С огнем я чувствовал себя сильным и уверенным. Знал, что одолею одиночество и доберусь до людей. Я не забывал подкладывать топливо в костер, чтобы поддержать огонь.

...Работал я постоянно. С помощью ножа, костра и деревянной лопаты углубил ложбинку под скалой до двух метров, до самого скального грунта. На него плотно, одно к другому, положил просушенные бревна, законопатив щели между ними сухим мхом. Получился добротный пол. Из бревен сделал и перекрытие, уложив их на естественный земляной бруствер. После этого проконопатил швы и застлал бревна сухим мхом; на них плотно уложил обломки досок и колья, а сверху все засыпал толстым слоем земли. Итак, плотное перекрытие, на котором можно разводить костер, готово. Его тепло, прогревая земляной слой, проникало во внутреннюю часть помещения.

Поставил распорки между полом и потолком, стены тоже сделал из бревен. На высоте полуметра от пола оборудовал лаз с дверкой. Дверка висела на петлях из проволоки и закрывалась на деревянную щеколду - все как в нормальном охотничьем домике. Получилось добротное помещение высотой около двух метров, шириной полтора, в длину немногим более двух метров с очень надежным отоплением.

Но, пожалуй, самым оригинальным сооружением в моей хибарке был топчан с высоким бортиком вдоль наружного края, защищавшим мою бестканевую перину. Весь пух с добытой мной дичи я просушил и положил на топчан, покрыв сверху чистым сухим мхом. Теперь у меня было мягкое и, главное, очень теплое ложе.

Погода между тем была сносная, сильных морозов не было. Только однажды "поработал" сердитый буран, но костер и удачно выбранное место для жилья были хорошей защитой, и я не очень страдал от холода. К тому же скроил себе подобие верхней одежды. В ней я и пришел к вам.

После бурана опять потеплело. На четырнадцатый день моей жизни на острове последние птицы улетели на юго-запад, и я остался один. В морозной тишине полярной ночи начала одолевать тоска одиночества. Я смотрел вслед улетавшим птицам, сознавая, что скоро вместе с полярной ночью придет суровая зима.

Но тогда по льду смогу уйти с острова и я! Только бы море скорее застыло! Работа отвлекала от хандры. В условиях одиночества на Севере даже приятные воспоминания порой нежелательны.

Шли дни. Погода стояла переменчивая, но резких колебаний нe ощущалось. Морозы доходили до двадцати с лишним градусов. Ледяной панцирь сковал наконец воды студеного моря. На восемнадцатые сутки я совершил пробный поход по будущему маршруту в полном снаряжении, с запасом вяленого мяса и с длинным легким страховочным шестом.

Пройдя километра четыре по ровному заснеженному льду, вернулся по следам к хижине. Теперь мне оставалось ожидать попутного северного ветра. В моей одежде легко будет идти, а ветер, даже сильный, через плотную ткань водолазной рубахи не продует. Наконец потянул слабый северный ветер. Я решил отправиться в путь ночью. Спать завалился рано с хорошим настроением и верой в успех.

Проснулся я в полночь, когда наступали уже двадцатые сутки моей островной жизни. Сложив большой костер, я поклонился родному кусочку суши и отправился в путь к людям. И вот я с вами, друзья мои!

...Когда позднее я рассказал эту историю своим друзьям, географам и геологам, разгорелся спор. По первой части рассказа (от начала паводка до спасения Беломорова на льдине) спорили о том, может ли водолаз вообще спастись в подобных обстоятельствах. Я спокойно слушал спорящих и Думал о человеке, у которого на стене в комнате вместо ковра висит самодельная куртка, сделанная из водолазной рубахи. Правда, его фамилия не Беломоров.

Вторая часть рассказа - жизнь на острове и возвращение к людям - у них, людей, привыкших к трудностям и лишениям экспедиционной жизни, не вызывала сомнений. Они знали, что мужественному человеку это под силу.